Но Гадес глупо не выглядел.

— Надеюсь, тебе понравились твои покои.

Отлично, подумала Лина. Она должна просто разговаривать с ним. Как будто это обычный мужчина.

— Комната просто чудесная... как и все в твоем дворце, — сказала Лина, — Япис сказал, что это тебе я должна быть благодарна за столь теплую встречу — со свежими цветами и чудесной ванной. Спасибо, все просто идеально. Я даже почувствовала себя желанной гостьей, как будто и не явилась без приглашения. — Лина постаралась улыбкой выразить сожаление, что вторглась в чужие владения без спроса.

Гадес подумал, что ему никогда не приходилось видеть чего-то столь же прекрасного, как румянец смущения, вспыхнувший на щеках Персефоны, и вдруг обнаружил, что делает нечто такое, чего не делал уже много столетий. Он улыбался... он наклонился, поймал руку Персефоны и поднес к губам.

— Тебе здесь более чем рады, богиня весны.

Лина едва не свалилась со стула. За все ее сорок три года ни один мужчина не целовал ей руки. Она даже не знала, как следует себя вести в таких случаях. Оставить руку в его ладони? Выдернуть ее? Черт! Чего ей действительно хотелось, так это поцеловать Гадеса в ответ. Но вместо того ее губы сами собой расплылись в глупой улыбке.

— С-спасибо... — запинаясь, пробормотала она.

Гадес отпустил ее руку и отвел взгляд. Что за порыв! Он действовал, как импульсивный дурак. Она ведь богиня; ему не следует забывать об этом ни на минуту.

Лина прекрасно видела, как изменилось выражение лица Гадеса, как его черты словно отвердели. Что случилось? Это было не слишком логично, однако Лине вдруг подумалось, что вот эта сторона Гадеса — облик сурового, бесчувственного бога — представляет всего лишь маску, за которой он прячется, как улитка в своей раковинке. Но почему?

Merda! От таких мыслей Лине захотелось дать себе по лбу, чтобы выбросить всю эту ерунду из головы. С чего это вдруг ее дисциплинированный, организованный ум ударился в романтические домыслы? Впрочем, Лина уже знала ответ на этот вопрос. Все дело было в том проклятом нарциссе... — Над столом повисло неловкое молчание.

«Думай, прежде чем сказать что-нибудь», — приказала себе Лина.

И, глубоко вздохнув, сделала новую попытку.

— Ты так интересно рассказывал о малахите! Я вообще не слишком много знаю о свойствах камней. — Лина посмотрела вверх, на бриллиантовое сияние люстры. — Например, я нахожу бриллианты прекрасными, но об их свойствах мне абсолютно ничего не известно.

— Алмаз — очень сложный камень. — Гадес тоже посмотрел вверх, и, когда начал говорить о драгоценном камне, его голос снова потерял резкость и обрел теплоту. — Алмазы исцеляют, дают храбрость и силу. Если воин всегда носит при себе алмаз, его физическая сила может многократно увеличиться, и именно поэтому в некоторых культурах смертных принято было, отправляясь на войну, надевать украшенные серебром нарукавные повязки, в которые были вшиты алмазы.

— А я-то всегда думала о бриллиантах, что они просто лучшие друзья девушек, — сострила Лина.

— Ты предпочитаешь другим драгоценностям бриллианты? — спросил Гадес.

Лина чуть было не брякнула: «Да!», но внимательный взгляд Гадеса остановил ее. Что-то в его глазах подсказало Лине, что нужно более тщательно обдумать ответ. Она сжала губы и ненадолго задумалась.

Честно говоря, у нее было не слишком много бриллиантов. А точнее, бриллианты, которые ей доводилось носить, были подарками ее бывшего мужа. Лина нахмурилась, вспомнив свое прекрасное, очень дорогое обручальное кольцо с крупным бриллиантом в затейливой сверкающей оправе, — это кольцо стало скорее символом цепей, нежели преданности и верности. Бриллиантовые серьги были подарены Лине в качестве извинения после одной из пьяных тирад супруга, решившего, что растущая популярность хлебопекарни Лины оскорбительна для него. Бриллиантовое ожерелье и безвкусное коктейльное кольцо принадлежали его матери — пустой безвольной особе, никогда не любившей Лину. Каждый раз, когда Лина надевала что-нибудь из этих драгоценностей, она как будто приковывала себя к холодной, отстраненной семье своего мужа. И соответственно, как только она перестала быть его женой, она перестала носить все эти украшения.

Когда же она сама покупала украшения для себя, она никогда и не думала о бриллиантах. Лина улыбнулась, вспомнив чудесные длинные серьги, которые она подарила себе на прошлый день рождения. Да, эти камни она могла с уверенностью назвать любимыми.

— Аметист, — твердо сказала Лина. — Мой любимый камень — аметист. А какими он обладает свойствами?

Гадес был удивлен, но нельзя сказать, чтобы недоволен.

— Аметист — духовный камень. Это камень мира. Он гасит страхи и пробуждает надежды. Аметист успокаивает душевные бури. Он всегда поможет справиться с угрозой. Весьма мудро выбрать аметист своим талисманом.

— Приятно узнать все это, — улыбнулась Лина. — Значит, не удивительно, что он мне всегда нравился.

Красота богини просто ошеломляла Гадеса. Когда Персефона улыбалась, она сияла ярче бриллиантов над их головами.

Он вдруг забыл и о красоте богини, и о ее бесконечном очаровании. Его влечение к Персефоне было примитивным, желание — грубым. Гадес почувствовал, как шевельнулась в нем давно задавленная страстность, желание, которое, как он думал, похоронено много тысячелетий назад... но тут оно вдруг распрямилось и задышало... Гадес ощутил себя бессильным перед наплывом незнакомых чувств.

— Аметист безупречно подходит к твоим глазам.

Голос бога прозвучал вдруг хрипло, с опасным сексуальным оттенком. Тело, в котором находилась Лина, ответило на это так же стремительно, как и душа, и Лина заглянула в глубину глаз бога.

— Спасибо, Гадес. — На этот раз опыт взял верх, и Лина не запнулась и не покраснела.

А Гадес был ошеломлен бешеным жаром, охватившим все тело. Персефона, похоже, и не знала, в какой соблазн его вводит. Она привыкла к вниманию мужчин, хоть смертных, хоть бессмертных, но она ведь совсем не знала повелителя Подземного мира... Она не могла знать, как это болезненно и тяжело для него: видеть ее вот здесь, перед собой, такую юную, прекрасную и желанную. Но вместе с пробуждением страсти ожила и древняя пустота, напомнив о вечном различии между Гадесом и другими бессмертными. Гадес заставил себя отвести взгляд от волшебных глаз Персефоны.

— Не выпьешь ли вина? — быстро спросил он.

— Да, с удовольствием, — ответила Лина.

И растерялась, увидев, как Гадес стремительно вскочил из-за стола и закричал, требуя вина, — громко, как будто находился в самой гуще рыбного рынка. Что случилось? Только что он сравнил ее фиолетовые глаза с драгоценными камнями, и Лине это было приятно. И между ними проскочила искра... Даже совсем юная женщина без труда узнала бы эту вспышку чувства, а Лина не была юной. Ей даже показалось, что он готов склониться к ней, и вдруг... вдруг в его глазах вспыхнула боль, лицо исказилось... На Лину как будто опрокинули ушат ледяной воды.