Ему не однажды предлагали деньги. По нынешним временам – не так уж чтобы большие. Но можно было, как и многие его подчиненные, нагнать количество денежных знаков «валом», вступая в сделки с каждым встречным.

Однако Идибек Шукурджонович такой подход к делу считал несерьезным и даже постыдным. Мелким, не по его масштабам. И не деловым, а деляческим. Он не первый день жил на свете и прекрасно знал: рано или поздно тот, кто платит деньги, начнет подминать под себя того, кто берет. Значит, со временем беспринципный сотрудник СБ станет просто шестеркой мелкого деляги. А этот деляга, в свою очередь, тоже чья-то шестерка. И быть шестеркой у шестерки… Да такой мелочи и места в нормальной колоде нет! А Мухаммаджонов себя ценил и уважал.

Сегодня судьба подарила ему редкий шанс: минуя буферные зоны, одним махом он мог выйти на контакт с представителем самого верхнего уровня. Сотрудничество с человеком уровня Бобошерова можно назвать не просто достойным – даже почетным. Главное – не продешевить, не ограничиться получением, пусть и очень большой, но разовой подачки. Сейчас важно показать товар лицом – продемонстрировать все свои возможности, обозначить намерения на долгосрочное сотрудничество. О деньгах можно и не заикаться – умный человек сам сумеет оценить по достоинству новое приобретение. А в том, что Бобошеров не только жестокий, но и умный лидер, Идибек Шукурджонович не сомневался. Будь он дураком, не занимал бы своего сегодняшнего положения, а, подобно другим, таскал бы тюки с героином через границу и возил бы в собственном желудке несколько граммов кайфа для граждан бывшей братской республики…

Все то время, что «триста шестой» был в воздухе, Скопцов не находил себе места. То выходил из кабинета «безопасника», то возвращался. Успел он и с патрульными ментами пообщаться, и машину Максима перегнать в другую, отведенную для парковки зону.

Оболенский же, наоборот, вел себя спокойно. Негромко разговаривал с Семеном Геннадьевичем.

– …Ты пойми, майор, мне ведь не все поровну! – журчал голос начальника СБ. – Мне, как тому Верещагину, за державу обидно! Сколько раз такое бывало – идем с дочерью по улице… А у лотка с увядшими фруктами стоит этакий… Усатый-волосатый. Орлом вокруг смотрит, по-хозяйски. «Эй, девющка, хочишь банан?» Это он дочуре моей кричит. И тычет в ее сторону гниль какую-то. А сам, на своем языке, второму орлу рассказывает, что бы он с ней сделал и как именно. Ему ведь невдомек, что я на его родном языке лучше его говорю. И самое страшное в этом то, что я отлично знаю – сделает! Все, о чем говорил, на что способна его гнилая фантазия, – сделает! И ни я его не остановлю, ни кто-то другой. Потому что для него мы не люди – скот! Как ишаки или козы на его горячо любимой родине. А кто со скотом разговаривает?…

Максим пока помалкивал. Только потемнела и натянулась кожа на скулах и подбородке, заострив лицо.

– Понимаешь, майор, – продолжал свой монолог Семен Геннадьевич, – он в моей стране живет, мой хлеб жрет и меня же за человека не считает! Прийти в гости и проявить откровенное неуважение к хозяевам – ты можешь себе такое представить?

– Уважения от них не дождешься, – едва размыкая губы, произнес Максим. – Да и не нужно мне его уважение. Эти понимают только один язык – язык силы. Значит, пусть не уважают. Но – боятся.

– Да я никогда националистом не был! – взмахнул рукой Семен Геннадьевич. – Я ведь в другой стране вырос, где все люди – братья. И запугивать человека только потому, что у него иной разрез глаз… Не по мне это!

– Я тоже из другой страны, – ответил Оболенский. – И знаю прекрасно – не все среди них сволочи. Просто на волне этих бесконечных передряг выплывает всякая мразь, которую не пугать надо, а отстреливать без малейшей пощады. Немного – десяток-другой… Самую крупную мразь. Тогда мелкая задумается – а стоит ли оно того? И не потащит в мой дом наркоту, не возьмет в руки оружие… Даже говорить на своем языке при мне не посмеет.

– Однако! – покачал головой Семен Геннадьевич. – Не слишком ли круто, майор?

– В самый раз, – спокойно проговорил Максим.

– И ты готов взять на себя роль и судьи, и палача? – азартно спросил «безопасник».

– Готов, – просто ответил Оболенский.

Вроде бы просто… Но в то же время прозвучало это настолько значительно и уверенно, что у Семена Геннадьевича и тени сомнения не возникло – действительно, готов.

Несколько секунд начальник СБ вглядывался в зеркальные стекла солнцезащитных очков, которые Максим не снял даже в помещении. Потом тихо спросил:

– А закон? Ведь ты ему служишь…

– Я Отечеству служу, – холодно сказал Оболенский. – Закон – величина непостоянная и изменчивая. Сегодня Дума один примет, завтра – изменит в угоду кому-то, послезавтра вообще отменит. А Отечество остается…

Семен Геннадьевич откинулся в кресле, какое-то время приглядывался к Максиму так, будто впервые его увидел. Потом задумчиво произнес:

– А ведь ты, майор, не шутишь. И не рисуешься. Не мент ты…

– Как это – не мент? – теперь уже удивился Оболенский. – Вы ведь видели удостоверение!

– Удостоверение – туфта… – «Безопасник» тут же поправился с улыбкой: – Нет, настоящее. И служишь ты в милиции или полиции – хрен вас там разберешь, но… Ты там не родной, ты из другого теста слеплен.

Максим в ответ лишь плечами пожал.

В это время в углу надрывно закашлял Скопцов, дожидаясь, пока на него обратят внимание.

– Господа офицера, извините, что прерываю вашу столь содержательную беседу… Но, судя по времени, самолет произвел посадку.

Семен Геннадьевич взглянул на часы.

– А ведь точно! Заболтались. По расписанию он уже должен быть на месте. Ну что же, дадим Идибеку еще полчаса на организационные мероприятия.

Скопцов издал горестный вздох – еще полчаса ожидания, и безо всякой гарантии, что они не напрасно тратят время! Максим ничем не проявил своего отношения к услышанному, только сплетенные пальцы рук побелели от напряжения.

Эти несчастные тридцать минут растянулись на несколько часов. По крайней мере, так показалось собравшимся в кабинете начальника СБ. Но – наконец-то! – и это время, отпущенное Семеном Геннадьевичем на «организационные мероприятия», а если проще, на обычное разгильдяйство, закончилось.

– Звоним? – занес руку над телефонным аппаратом «безопасник».

Максим лишь кивнул в ответ.

– Ну… – Семен Геннадьевич глубоко вздохнул, будто собирался нырнуть.

Максим, сцепив руки и плотно стиснув зубы, оставался все в той же позе. Василий же настороженно замер на месте и, как зачарованный, смотрел на телефонный аппарат, вроде как ждал, что сейчас оттуда, прямо из трубки, выскочит сам Бобошеров, которого тут же придется «ломать».

Между тем Семен Геннадьевич закончил набор номера и теперь, благодаря громкой связи, длинные гудки были прекрасно слышны всем находившимся в кабинете «безопасника».