– У меня нет цели понравиться тебе.

– Нет цели понравиться мне? – Переспросил он. – Ну, так когда? Извини. Але! Я им все передал. Да. Наберу тебе через пять минут. Блин! Один вечно спит, другому ехать неохота, третьему хрен объяснишь. Бакланы! Тут риск такой!

– А тебе-то зачем этот гимор? Не такие большие деньги, чтобы так рисковать.

– Ну да.… Наверно, ты права.… Пошлю их нах.… Ну, так, когда мы еще?

– Не знаю пока. Пока…

Я вернулась домой с ощущением успешно проделанного мною же идиотизма. Словно я два часа лежала на витрине рыбного магазина с целью переубедить карпа продаваться, вместо того, чтобы просто купить его и зажарить… Я чувствовала себя последней дурой, замерзла и провоняла рыбой. Устойчивое ощущение идиотизма не покидало. Я стала беспорядочно щелкать пультом, чтобы, если не согреться, то хотя бы отвлечься…

«Мужчины-рыбы чаще всего сами не знают, что хотят от отношений с женщиной. Они всю жизнь плавают в мутной воде собственных иллюзий, не видя за ними реальных людей. Будучи слишком впечатлительными и обидчивыми, им редко удается построить гармоничные отношения….» – объяснило приятное астрологическое лицо из дециметрового канала телевизора…

Что значит – вовремя настроиться на нужный канал…

Желание хлопнуть по крепкой мужской заднице, сказав при этом что-нибудь типа: «покажи себя, мальчик!» – знакомо, думаю, любой женщине. Стеснительные стесняются этого желания, воспитанные не говорят вслух, а свободные от первого и второго идут в стриптиз клуб. Я иду в клуб. Туда, где ликвидируют перекос в равноправии полов, где желание женщины возведено в абсолют и где установку «ты женщина и поэтому ты должна…» можно засунуть в.… да, именно туда. И получить от этого удовольствие. Плюс можно выбрать, кому сказать «покажи себя, мальчик!» и не сублимировать сексуальные желания в корпоративный энтузиазм.

В этот вечер в клубе три стриптизера достойны моего равноправного внимания. Первый – коренастый, стриженный, «конкретный». Малиновый пиджак ему бы, голду на шею, и в 90-е, – выколачивать мзду с кооператоров. Но в те годы он был пухлым кареглазым пупсом, осваивал памперсы, и даже не мечтал зарабатывать на жизнь, вертя писюном перед ровесницами матери. Но хорош. Каменная задница, рубленные скулы, взгляд исподлобья. Двигается уверенно и нагло, на лбу написано: «разочаровался в любви, мщу» Бабы ему нужны, чтобы срубать с них бабки. Тем больше, тем лучше. Бабам уже счет потерял, а на душе все хреновее. Свою забыть не может, и как она, сука, с другом его кувыркалась… Резкими движениями бедер вколачивает восклицательные знаки в молчаливый крик: «всех вас, похотливых тварей!!!! За любовь свою поруганную!!!!!» Возбуждает, но не торкает. В койке будет молча долбить, глядя в одну точку. Ноль фантазии. Кончит и уйдет, чтобы не лезли с разговорами.… Нет, не хочу его…

Второй – спортсмен бывший, явно. Высокий, лысый, сильный. Сам выглядит как эрегированный член. Пластика отличная. Пловец или многоборец? Ноги чуть не докачал. Грудь и спина олимпийского чемпиона, а бедра призера юношеской спартакиады. В глазах пустота. Улыбка дежурная – он на работе. Работа ему нравится. Этот может показать себя. Но так, с ленцой, не выкладываясь на все сто. Зачем? И так отбоя нет от нетраханных жен с «кучей бабла на кармане». Нет, этого тоже не хочу. Смотрела бы на него, если бы не третий.

Третий… Русые кудри, голубые глаза, накачен, но в меру, загорелый, запястья и щиколотки тонкие. Поэт – бодибилдер или просто бог, спустившийся в клуб развеять думы свои высокие. Танцует классно, тело гибкое и сильное. Любуюсь им и не понимаю – откуда такой? Засовываю за его блестящие стринги купюру. Он улыбается.

– С тобой можно продолжить? – Спрашиваю. – Сколько ты стоишь?

– Нам нельзя, – смущенно отвечает он, и даже краснеет. Или добавили красного света в зал?

– После службы. Я подожду тебя. Очень нравишься.

– Хорошо, – снова улыбается. В глазах сцена и музыка…

Он выходит из клуба в джинсах и куртке, со спортивной сумкой на плече, усталый. Обычный парень с тренировки. Только блестки в волосах заигрывают с ночным фонарем. Кивает на прощание двум охранникам и ищет глазами меня.

– Привет. Как тебя зовут?

– Алексей.

– К тебе или ко мне?

– Я здесь рядом живу. Один. Можем ко мне, если хочешь.

Обычная двушка в панельном доме. На стене лифта «хуй» и запах подгоревших котлет на лестнице. В прихожей чисто, словно в номере гостиницы. Он снимает с меня плащ.

– Хочешь сразу или чаю попьем? – Взгляд снисходительный и все понимающий.

– Давай чаю….

Алексей наливает воду в чайник, ставит чашки. Я провожу рукой по его классной заднице в джинсах. Он оборачивается и целует меня.

– Сейчас. Дай мне минутку… Я же не колюсь…

– В смысле – не колешься?

– Ну, в член… как ребята делают, чтоб стоял… Мне нужно немного времени настроиться и все будет. Ты очень красивая…

– У тебя глаза такие… Ты стихи никогда не писал?

– Стихи? Стихи не писал. Рисовал когда-то. В художественной школе учился.…

– У тебя остались рисунки?

– Да.… Валяются на балконе.

– На балконе? С ума сошел? Они же испортятся!

– Да и фиг с ними…

– Можешь показать?

– Ты хочешь посмотреть?

– Хочу.

– Странная ты… Хорошо. Сейчас попробую найти.

Он уходит. Я уже не уверена, что хочу его. Смотрю на часы, время много…

– Вот. Все, что нашел. Здесь больше нет. Это съемная квартира.

Наброски гипсовых голов, карандашный портрет грустной женщины с густыми волосами.

– Это мама…

– Здорово. А это что? – Я беру в руки непонятный рисунок.

– Так, фантазия…

Фантазия изображает старинную усадьбу в заросшем парке. Сквозь тонкие ветви угадываются очертания дома, спрятавшегося в розово-фиолетовой гуще забытого парка… Я замечаю, что на рисунке нет прямых линий. Ветви и стволы деревьев, дорожки парка, и даже стены и крыша особняка – волнистые. Впечатление, что много дней идет проливной дождь или что художник плакал, рисуя…

– Сейчас рисуешь?

– Нет.

– Почему?

– В Москву приехал. Работаю.

– А ты в курсе, что ты гений?

– Да ладно тебе…, – смущается Алексей. Он обнимает меня сзади, сжимает пальцами грудь. – Я хочу тебя…

Комната с балконом целиком занята кроватью. Для двоих слишком много места… Он кончает неожиданно быстро, оседает на колени, рассыпав по загорелой груди русые кудри.