Я даже боюсь хоть на секунду пробовать задумываться, где она была.

Сорвёт чеку, к херам.

Сижу, буравлю взглядом пропускной пункт, но никак не решаюсь отпустить педаль. Мне нельзя сейчас туда въезжать, иначе всё — не выбраться уже будет из того болота, в котором за эту ночь погряз по горло.

Лина — это болезнь.

Язва.

Неизлечимая и постоянно кровоточащая.

Ещё немного, и это я отправлюсь в психушку, а не её мать. Меня рвёт на части от этих гребаных противоречий, хотя все до единого касаются только птички — помешан и одержим.

И мне надо с этим определённо заканчивать, иначе всё зайдёт слишком далеко.

Вновь смотрю на въезд в посёлок, мне бы чутка успокоиться да взять себя в руки, а то даже страшно представить, что могу натворить. Тянусь к бардачку, где валяется пачка сигарет. Обычно, я редко к ним прибегаю, откаты прилетают потом такие, что после тренировки ощущения, будто многочасовой марафон пробежал, но сейчас мой мозг сам не проветрится.

Откидываюсь на спинку сидения, по-прежнему глядя на въезд, как на самого злейшего своего врага. Одна медленная затяжка. Две. Три…

Да пошло оно всё.

Сигарета улетает в окно, а я наконец спускаю машину с тормоза.

Что буду делать — сам не знаю.

Как и не знал все шесть часов, что колесил по всей ближайшей округе.

В обычной ситуации я бы расценил её выходку, как протест, но после всего случившегося за весь день, я точно знал, что это ни черта не протест. Что-то большее. А я как малолетний пацан подсел на измену.

И чтоб оно было всё неладно, мне пришлось признать одну единственную вещь — я ничерта её не забыл. Не отпустило, а мои яйца всё ещё в маленьких, гадючих ручках Лины, а она даже и не догадывается, какую власть имеет надо мной. И если не соберусь, имею невероятно высокие шансы облажаться по полной программе.

Мой план работает только тогда, когда птичка рядом. И надо довести его до конца. А потом уже будет без разницы. Сорвусь не сорвусь — в глазах Лины я буду последним, в чью сторону она бросит хотя бы один взгляд. Главное, продолжать задуманное и не поддаваться никакому безрассудству.

Я даже не паркую тачку, бросаю прямо на подъездной дорожке, и сразу направляюсь в дом, как на моём пути попадается Алексей. Его глаза это что-то с чем-то. Давно я не видел, чтобы у охраны так горело одно заднее место. Он летит ко мне, собираясь на ходу вдаваться в объяснения, но я стопорю его издалека, только взмахнув рукой. Мне нет до него сейчас никакого дела. К тому же, прекрасно понимаю, что у него не было выхода. Лина пошла с козырей. И это только выкашивает ещё сильнее. Где моя робкая, послушная птичка?

И ответ приходит стоит только влететь мне в дом.

Я слышу её голос, который ничерта не похож на переживающий. Нервный и дерзкий, с тонкой ноткой остроты.

Я даже на момент подвисаю.

Да ладно, вместо того, что сидеть, как мышка и не привлекать к себе никакого внимания, голос птички звучит так, будто ей вообще нет ни до кого дела.

Я медленно поднимаюсь наверх, осознавая, что она треплется по телефону, на который я позвонил хрен знает, сколько раз, но нарывался лишь на один ответ, который посылал меня к черту. А теперь…

Всё, шоры на глаза, я уже и не понимаю, как двигаюсь, планируя ворваться в её комнату, послав любые идиотские принципы, как слышу всего несколько слов.

«Где и с кем была».

Твою мать, да у Лины просто талант отключать мой разум, потому что я больше не думаю, один шаг, и я её комнате. А плечики птички тут же вздрагивают, будто она сразу ощущает меня.

Вот теперь я верю, что она боится.

— Лучше расскажи мне, Эвелина, с кем ты была… — начинаю, но нихрена не заканчиваю, потому что мои глаза наконец видят.

Видят её, словно до этого я был слеп.

А я и был.

Вид её тела, вид её ног и кожи плеч, по которым стекают крохотные капли воды.

Да твою ж…

Но уже ничерта не работает — два бездонных моря её огромных глаз смотрят в мои, и я, клянусь богом, просто исчезаю как личность.

Во мне точно просыпается зверь, который голоден только её.

И он собирается этот голод, наконец, утолить.

Глава 15. Лина

Бездна.

Вот, где я.

Каждый чертов раз, когда Егор просто рядом, я пропадаю.

Сейчас же…

Возможно, я больше никогда не отыщу себя.

Стою, не дышу. Боюсь. Боюсь вдохом уничтожить то расстояние, которого и так нет. Боюсь случайно почувствовать его тело. Боюсь вдохнуть его пьянящий запах и навсегда потерять голову.

Это чертова ложь. Егор не может стоять ко мне настолько близко и смотреть на меня этим зверски голодным взглядом, словно я его непреодолимая потребность.

Это всё ложь. Потому что настоящий Егор Кайманов меня ненавидит и хочет только одного — превратить мою жизнь в ад.

Если бы он только знал, что я и так в аду.

Каждый день.

Каждый день, что он не касается меня так. Каждый день, что он не смотрит на меня так. Каждый день, что он не находится так близко.

— Егор… — судорожно и жалко.

Его имя звучит как мольба. Отойти. Отпустить. Оставить меня в покое, хотя ничего из этого не хочу. Потому что если бы я молилась, то точно не для того, чтобы он меня отпускал, а напротив — сжал сильнее, обхватил своими руками и вдавливал бы в себя, пока бы наконец его и моё тела не стали одним целым.

И эта нужда настолько болезненна, что хочется плакать. Буквально сползти по стенке и разрыдаться. И колотить его руками. Кричать на него. Переворачивать всё, что попадётся под руку, лишь бы хоть на толику избавиться от этой дикой потребности его ощущать.

Но вместо этого я лишь крепче пытаюсь держаться за стену, чуть отстраняясь ближе к ней, чтобы выйти из этой опасной зоны и нормально вздохнуть.

А вместо этого оказываюсь ещё ближе к Егору. Он точно звереет. Рычит, стоит мне двинуться и дёргает обратно к себе. Его пальцы сильнее сжимают затылок, а у меня сердце ныряет куда-то вниз, когда моих губ касается его сладостное дыхание.

— Где ты была, Лина, — вкрадчиво так и пугающе спокойно.

И это