проект, исходил из соображений симметрии: конный памятник Николаю I расположен симметрично «Медному всаднику», соответствующим образом ориентирован и имеет сходные размеры.

Но к моменту разработки проекта (в середине XIX века) времена классицизма с его непререкаемыми требованиями симметрии прошли, в эту чисто формальную симметрию Клодт решил добавить неоднозначности: по первоначальному замыслу конь под Николаем I должен был спокойно стоять, поза всадника также предполагалась спокойной и задумчивой.

Если верны предположения о доверительных отношениях между Клодтом и Николаем I, то Монферран с Александром нанесли скульптору двойную рану, отвергнув его эскиз. Клодт хотел изобразить своего любимого императора таким, каким его знал (и, возможно, таким, каким его более не знал никто). Плюс к этому скульптором двигали его собственные эстетические предпочтения, полностью проявившиеся в его конях на Аничковом мосту, где композиции несимметричны, но продолжают друг друга.

Едва ли Клодт сам поменял концепцию конной фигуры с «задумчивого всадника» на «оловянного солдатика». Скорее Монферран, следуя «государственной логике» (а возможно, и прямым указаниям Александра II), пресек устремления Клодта, потребовав, чтобы конь Николая II был вздыблен подобно коню Петра, а поза Николая была более «волевой» (видимо, уподобляя Николая Петру).

Не исключено, что Александром двигало желание исключить любые явные противопоставления Николая Петру (подобные противопоставления и без того были в ходу, начиная со знаменитых слов Пушкина о том, что в Николае «много от прапорщика и мало от Петра Великого»).

Можно предположить, что именно это политическое требование явилось роковым для дальнейшей судьбы памятника Николаю, либо у Клодта опустились руки, либо он решил действовать строго по инструкции. Так или иначе памятник Николаю II, в отличие от памятника Петру, нельзя в полной мере назвать произведением искусства, по крайней мере на первый взгляд. Это не более чем архитектурный объект, идеально вписанный в среду и в целом выполненный с учетом всех пожеланий «заказчика» и безо всякого стремления художника вложить в работу душу.

Напомним, что Клодт – именно художник, а не ремесленник – это подтверждает его творчество, включая уже упомянутых коней на Аничковом мосту. Также в пользу высказанной гипотезы свидетельствует лицо всадника – оно не очень похоже на лицо Николая и подчеркнуто лишено любых психологических черт. Аллегорические фигуры и барельефы, украшающие пьедестал, отлично вписываются в общую концепцию, максимально удаленную от всего, что можно назвать искусством с большой буквы.

Единственное, на что решился обиженный Клодт, это «цирковой фокус», против которого «заказчик», очевидно, не возражал. Памятник Николаю I – одна из немногих существующих в мире конных статуй, стоящих всего на двух опорах (по очередности создания – вторая). Первую подобную статую – памятник американскому президенту Эндрю Джексону работы Кларка Миллса – установили перед Белым Домом в 1853 году.

Ходили слухи (и, возможно, не без помощи самого Клодта), что «двуногость» памятника Николаю обеспечивается точнейшим математическим расчетом и грузом дроби, помещенным в определенную часть статуи. Но в 1980-х годах при реставрации монумента выяснилось, что никаких дополнительных «утяжелений» в скульптуре нет.

Жесткость конструкции достигается благодаря двум тяжелым (по 60 пудов каждый) железным подпорам-прутьям, идущим от копыт до основания пьедестала. Что, собственно, не составляло тайны: Клодт сам заказал эти подпоры.

Слухи о расчете и дроби подтверждают предположение, что Клодту хотелось хоть как-то оправдать время и силы, потраченные на создание объекта, не особо ценного с художественной точки зрения. Понятно, что честолюбие творца не слишком удовлетворяло простое решение с опорными прутьями, где основная проблема была лишь в деньгах: прутья обошлись в 4000 рублей, по тем временам недешево.

Куда интереснее – тонкий математический расчет.

Клодт на любые уничижительные слова о созданном им чисто ремесленном произведении имел железный контраргумент: зато это эстетическое ничтожество технически совершенно.

Вопрос «Что хотел сказать художник?» в данном контексте не лишен смысла. Описывая то или иное произведение, мы описываем результат действий, понять которые можно, лишь разобравшись в мотивах тех, кто эти действия совершил. Безусловно, далеко не все мотивы находятся в рамках самого искусства – иногда они целиком оказываются за ними.

Художник Клодт принципиально не собирался ничего сказать и скрупулезно выполнил данную задачу. Его Николай имеет забавное сходство с игрушечным оловянным солдатиком. Может быть, это стало своеобразной местью художника «заказчику» – Александру, который сам поступил с художником как с игрушкой.

Наверное, это и к лучшему, учитывая, что, в отличие от «Медного всадника», памятник Николаю – результат коллективной деятельности (воздержимся от слова «творчество») архитекторов О. Монферрана, Н. Ефимова и А. Пуаро, скульпторов П. Клодта, Н. Ромазанова, Н. Пименова и Р. Залемана, а также государя-императора Александра II.

Помести Клодт на аляповатую тумбообразную громаду пьедестала, усеянную лоснящимися аллегориями и государственными символами, утонченную конную фигуру «задумчивого всадника» – вышел бы поистине «мезальянс».

Впрочем, «солдатик», возможно, вовсе не был местью, а напротив – своеобразной данью Клодта императору Николаю. Данью во многом сентиментальной. И значит, душа все-таки была вложена в эту работу, но скрытым образом. Памятник Николаю, как известно, лишен портретного сходства с оригиналом. При этом он разительно похож на одну из тех игрушечных фигурок, которые Клодт изготавливал для развлечения и по заказу Николая I. Возможно, среди сохранившихся фигурок найдется абсолютно точная копия памятника Николаю, точнее – оригинал, копией которого и является памятник. Так или иначе стиль памятника легко узнаваем.

Что ж, Монферран и Александр получили, как им казалось, именно то, что желали, – воплощенную в скульптуре официальную точку зрения на Николая I и его эпоху. Точку зрения, имеющую мало отношения к реальному человеку – Николаю. Поэтому отсутствие портретного сходства не смутило ни «прораба», ни «заказчика».

Клодту же скорее была менее важна «эпоха», нежели сам государь Николай лично. И раз ему не позволили изваять настоящий памятник, то пусть это будет символ. Только не эпохи, а тех личных отношений, благодаря которым Николай постоянно заказывал Клодту такие фигурки. Одну из них под видом самого Николая Клодт и установил на постамент. Словно положил любимую игрушку на могилу почившего ребенка.

Весеннее обострение любви к искусству

Миллиардер Дмитрий Рыболовлев судится со своим арт-дилером Ивом Бувье за то, что тот его нагрел на миллиард евро. Пока что уверенно можно сказать, что на 120 миллионов точно. Именно столько Рыболовлев потерял, продавая часть своей коллекции.

Я сейчас не буду гадать, кто кого обманул. Известно, что Бувье собрал Рыболовлеву коллекцию, которая реально обошлась миллиардеру на миллиард больше, чем можно за нее выручить на рынке сейчас. Может, это просто было «отмывание», может, скачки цен на арт-рынке. Да неважно. Интереснее другое. Во-первых, масштабы сумм. Они сравнимы с российским бюджетом. И ведь речь не о коллекции для Пушкинского музея или Эрмитажа – речь о частной коллекции, которой миллиардер «понтуется» перед коллегами и партнерами. Я специально употребила слово «понтуется», потому что едва ли тут речь идет о тонком ценителе и эстете.

Да, в