Судя по всему, жрецы не испытывали особого желания смотреть наверх – особенно учитывая то, что факелы они держали над головами. Они так и не заметили меня, хотя чуть не подожгли мне повязку. Потом лапа Ториана сомкнулась у меня на запястье и он вытащил меня на крышу.

Я лежал на спине, задыхаясь, истекая потом и щурясь от великолепия звезд.

Столько Слез Неба, и так они прекрасны, что от одного взгляда на них я ощущаю себя почти богом. Мысленно я протягиваю руки, чтобы обнять их, я желаю их так страстно, как нищий желает золота. Они пляшут в ночи во всем своем великолепии, холодные и яркие, как чистейшие из чистых алмазов, безразличные к смертным, что взывают к ним или плачут от их красоты. Они кружатся в танце – холодные, ледяные! Но порой, когда я смотрю на них так – и это самое страшное, а может, самое прекрасное, я так и не решил, – порой мне начинает казаться, что я смотрю на них не снизу вверх, но сверху вниз, и когда на меня накатывает такое, я падаю и падаю. Я проваливаюсь в бездонную пропасть, полную звезд. И звезды из ледяных становятся горячими, жгущими, а темное пространство меж ними заполнено тайной и манит к себе, словно сокровенные места женского тела – мягкие, сладкие! Мне говорили, что в такие минуты дыхание мое пресекается, а суставы хрустят… но не будем больше об этом.

На сей раз это длилось всего мгновение. Ториан склонился надо мной, заслонив собою небо, и встряхнул, приводя в чувство. Я услышал его хриплое дыхание, снизу доносились негромкие голоса. Я приподнялся и отвернулся от звездного великолепия.

Под нами два жреца с факелами спускались по лестнице в сопровождении четырех жриц в разноцветных хламидах. Жрец в зеленой хламиде остался на площадке – на часах, решил я. Дверь закрылась. Выходит, младших отослали, теперь можно начинать серьезный разговор.

Зато мы с Торианом на крыше имели неограниченные возможности для наблюдения. Он встал и снова облачился в повязку, а потом отправился послушать, какой еще заговор затевается в такой поздний час. Я кое-как поднялся и поплелся за ним.

Мы были высоко – над горой, над городом, над долиной. Легкий ветерок овевал мою мокрую от пота кожу, принося с собой илистый запах рисовых чеков. Мир простирался под нами, растворяясь в ночной тьме, замкнутый куполом звездного неба. Вдали за башнями и шпилями Занадона блестела серебряная лента реки Иолипи. А еще дальше на востоке на холмах светились огненные точки и черточки – возможно, оливковые рощи или деревни, через которые я проходил несколько дней назад. Там были форканцы – достаточно близко, чтобы по спине пробежал неприятный холодок. Ближе, чем я ожидал.

Сбоку, неожиданно далеко от нас, стояла к нам спиной огромная фигура Балора. Как высоко мы ни стояли, он был еще выше. Мы находились где-то на уровне его плеч. Ощутив легкое головокружение, я схватился рукой за стену – верхнюю ступень пирамиды. Она заслоняла от меня расположенную на верхнем уровне Обитель Майаны и саму Майану на западе.

Я переключил внимание на то, что находилось прямо подо мной. Первое помещение было почти полностью открытым – скорее маленький дворик для отдыха. В нем стояло несколько кушеток и стол, а также какая-то штуковина, в которой я не сразу узнал кресло-носилки. Горевшая на стене лампада отбрасывала тени, которые сверху нам виделись донельзя причудливыми. В это время года такой дворик может служить кому-то очень высокопоставленному спальней.

Будь он совсем без крыши, мы с Торианом могли бы обойти его только по гребню наружной стены, где нас было бы легко заметить как с земли, так и с нижних ярусов – жрецы, как и простые смертные, предпочитают теплыми летними ночами спать на крыше. Однако нам не понадобилось рисковать, так как вдоль внутренней стены тянулась крытая галерея, по кровле которой мы и пробрались на крышу следующего помещения.

Двери его также оказались закрыты, зато на крышу выходили три отверстия для освещения и вентиляции. Наверное, в дождь их прикрывают, но в эту жаркую ночь они были открыты настежь. Комната была такой высокой, что мы без труда могли разглядеть все углы. К тому же мы стояли в относительной темноте. Пока мы держались поближе к темной гранитной стене верхнего яруса, снизу нас не мог заметить никто.

Комната была длинной, она протянулась почти до угла яруса. Судя по всему, она служила молельней, – у дальней стены стоял небольшой алтарь, а по обе стороны от него возвышались изваяния Майаны и Балора в человеческий рост. Перед ними у кресла с высокой спинкой стояли полукругом пять человек.

Само кресло представляло собой сложную конструкцию из резного дерева, роскошных тканей и кож, поставленную на колеса. И только разглядев все, я заметил, что в комнате присутствует и шестая персона, сидевшая в этом самом кресле. Я не заметил ее сразу, хоть она и была одета в алую хламиду. Очень маленькая и очень дряхлая, она сидела в неудобной позе, словно страдала искривлением позвоночника – мокрое полотенце, выжатое и брошенное в угол. Она спала. Седые пряди выбивались из-под богато изукрашенной головной повязки; лежавшие на коленях руки напоминали скрюченные клешни, лицо превратилось в высохшую морщинистую маску. Я вспомнил, что Бедиан Тарпит говорил что-то про выжившую из ума старую жабу.

На плоской груди, гротескно большое по сравнению с ней самой, висело алмазное украшение в форме полумесяца. Увидев его, я понял, что предо мной верховная жрица Майаны, которой принадлежит власть в этом храме, а возможно, и во всем городе.

По одну сторону от нее стоял верховный жрец Нагьяк – чудовищная ухмыляющаяся туша в красном. Я удивился, как это он забрался на такую высоту, но потом вспомнил про кресло-носилки во дворике.

Рядом с Нагьяком стоял жрец в пурпурной хламиде, сопровождавший гостей. Он был выше и чуть моложе, чем верховный жрец, хотя в тучности почти не уступал ему. Подобно Нагьяку, он был безбород и выбрит наголо. Он все никак не мог отдышаться после подъема.

По другую сторону кресла стояла дородная женщина средних лет. Пурпурная хламида и головная повязка выдавали в ней жрицу, да и лицо ее отличалось характерной для храмовой жизни бледностью, но столь мощная комплекция подобала бы скорее крестьянке – у нее были большие, мужские руки и тяжелая челюсть. Жрица хмуро смотрела на гостей, всем своим видом напоминая крестьянина, на огород к которому забрели две голодные свиньи.

Так, значит, эти четверо и есть высшая духовная власть Занадона? Перед ними стояли на коленях Грамиан Фотий и еще один мужчина в латах, заметно старше.

– …верить твоему уважаемому мнению, Военачальник, – говорил Нагьяк, – наше положение безнадежно? – Его фальцет звучал надрывно.

– Да, ваше святейшество. – Зычный солдафонский голос мог бы прокатиться по парадному плацу и вернуться обратно эхом, почти не ослабнув. – По земным меркам безнадежно.

– Значит, армия не может сражаться без Балора?

– Увы, именно так.

Все ждали, что скажет на это верховная жрица. Она всхрапнула во сне.

– Я же говорила, – буркнула вторая жрица. – Все без толку.