— Вот, — поставила Лайма нарезанный лимон и две рюмки, плеснула туда из бутылки, присела. — Давай без тостов? Не люблю банальности.

Но и не чокались, словно на поминках, Вероника лишь пригубила, не сводя глаз с девушки. Суетливая, нервная, жеманная, а какая она на самом деле? Первое впечатление от нее было другим, на похоронах Лайма была сосредоточенной, собранной, угрюмо-серьезной.

— Ну, рассказывай, — поставила Вероника на стол полную рюмку.

— Зина была хорошей, — тривиально закатила Лайма глазки к потолку, — доброй, умной…

Веронику чуть не повело от школярской интерпретации сестры, она не преминула заметить:

— Слишком обща характеристика. Вы же были подругами, неужели тебе нечего рассказать о ней?

— Подругами? — встрепенулась Лайма, после прыснула, пожав плечами. — Кто это сказал? Случалось, мы проводили пару часиков в кафе, трепались ни о чем… Иногда мне требовались деньги, Зиночка никогда не отказывалась помочь… А насчет секретов… у меня нет привычки лезть в душу, когда туда не зовут.

Пока она самозабвенно несла эту чушь, от виска к виску носилось, будто там сквозная дыра: слыть дурочкой бывает выгодно, но косить под дурочку чрезвычайно сложно.

— Я спрашивала не про душу, а про сестру, — сухо сказала Вероника, уловившая фальшь. — Если тебе нечего рассказать, я, пожалуй, пойду.

Лайма едва не упустила шанс, поэтому задержала ее уже у выхода из квартиры, поставив руку на дверь:

— Подожди! Прости, Вероника, просто я боюсь, от страха несу… Глупо вышло, прости, пожалуйста.

— Боишься? Кого?

Кого? — правильно поставлен вопрос. Но как на него ответить? В конце концов, Веронике ничто не угрожает, а Лайме — страшно даже подумать. И Мирон… Вероника может помочь им обоим, но проникнется ли она чужими проблемами? Лайма закрыла лицо ладонями, собираясь с мыслями, потом быстро провела по волосам и тряхнула головой, однако решилась:

— Боюсь того, кто убил Зинку и Сашку.

— Сашку? Кто это?

— Подруга. Вернее, Зина больше дружила с Сашкой, они неразлейвода были. Я работаю в клубе, а девчонки… потом про них расскажу. У меня есть друг, он смертельно болен, а я люблю его. Но денег на операции за границей нет, да и здесь химия съедает все бабки. Зина договорилась с хозяином пансионата Беляевым, чтобы взял Мирона к себе, все же воздух, молоко козье, травки бабки заваривают, ему там хорошо…

Она осеклась, так как Вероника явно не понимала: при чем здесь Мирон и травки с бабками? А от непонимания один шаг к «до свидания». Лайма предусмотрительно встала лицом к гостье, отрезав ей путь на лестничную площадку, подыскивая доступные слова:

— В общем, девчонки со мной туда часто ездили, с Беляевым чаи гоняли, по хозяйству помогали… Ну, это у них вроде как прикол был, понимаешь?

— Смутно.

— Развлекались так. Однажды…

Гость гостю рознь.

В конце весны было по-летнему жарко, завтракали прямо на террасе, никого не ждали. Вдруг бесшумно подкатила представительская иномарка цвета кофе с молоком, из нее вышел не менее представительный мужчина. Бежевый костюмчик на нем — явно шили не портнихи местной фабрики, туфли в тон, сам высокий, темноволосый, холеный. А главное, на нем стояла жирная печать «я пуп земли, будьте со мной вежливы».

— Дядя Гриша, это к вам, — определила Зина, хищно изучавшая незнакомца, будто примеривалась, с какого бока приятней будет его есть. И прогноз выдала: — Светит вашему дому целевой заказ на сотню человек, либо свадьба, либо юбилей.

Действительно, такое случалось и даже стало модным — проводить большие торжества с ночевкой в пансионате. Пресытившись ресторанными изысками в городе, народ с деньгами повалил к Беляеву за натурой в полном смысле слова: тут и природа, и пруды, и свобода вместо официоза. Гулять можно до утра, а потом с утра до вечера, удовольствий после основного застолья тьма: баня, рыбалка, плавание, теннис, даже футбол (если после принятых рюмок силенок хватит), да хоть просто ходи и дыши. Кухня — отдельный сонет, потому как удивить сейчас можно только настоящим, без подделок и присыпок в виде вкусовых добавок. Перепил, а утром пожалте на выбор: уха горячая, бульон, рассол, квас и молоко. А кто уж сильно тяготеет к экзотике — иди спать на сеновал. Казалось бы, запустение, шика близко нет, но это старье не вызывало отторжения, напротив, попав сюда, народ заболевал ностальгией по далекому прошлому и радовался прилетевшей стрекозе, будто ничего подобного не видел, разве что в детстве. Мода, конечно, дама непостоянная, тем не менее пару лет продержались благодаря ее капризу.

— Дай-то бог, — сказала тетка Ирина, собирая со стола посуду. — Вон лето на носу, а у нас еще ни разу большого заезда не было.

Мужчина легко и картинно, явно работая на публику, мол, глядите, какой я ловкий, взбежал по ступенькам, поздоровался и по-деловому, бархатным голосом сказал:

— Мне нужен Беляев Григорий Степанович.

— Ну, я это, — повернулся тот всем корпусом к гостю.

Беляев, несмотря на семьдесят два года, абсолютно седые волосы и усы, глубокие морщины на лице и поджаренную солнцем кожу, как у хлебороба, производил впечатление сильное. Не зная его, люди проникались уважением к старику с первого взгляда. Что-то в его фигуре, осанке, жестах, проницательных глазах выдавало человека из другой эпохи, другой закалки, другого склада. Невозможно объяснить, что же в нем так завораживало, тем не менее собеседнику наверняка передавалось на уровне телепатии: это настоящий человек, в переводе с русского на русский — не пройдоха, не жулик, не сволочь. Вот и гость уважительно улыбнулся, слегка склонив голову, после без рисовки сказал:

— Не могли бы мы с вами поговорить наедине?

Беляев повел его в кабинет на первом этаже, а врач Егоров, потирая руки, прошептал остальным участникам завтрака:

— Кажется, мы открываем сезон. Надо бы аптечку пополнить.

Почти все разошлись, здесь каждому находилось дело. Зато прибежала слегка взлохмаченная Лайма-бездельница, схватила тарелку и торопливо бросала туда еду, не присев.

— Э, ты куда так несешься? — строго спросила тетка Ирина.

— Я с Мироном позавтракаю, — отмахнулась Лайма. — Он еще спит…

— Ну, хотя бы ты сядь и поешь по-людски.

— Что вы, тетя Ира, — промурлыкала Сашка с ехидной улыбкой. — А кто же сон Мирона сторожить будет? Кто ему, когда он проснется, служить будет?

— Отстань, — огрызнулась Лайма, не терпела она, когда подвергалась насмешкам со стороны девчонок, к тому же при посторонних.

Зинка, поедавшая варенье из вазочки ложками, как после вынужденной голодовки, поддержала Сашку, впрочем, обе всегда были заодно:

— Че отстань? Понимаю, он болен, но и тебя больной сделал. Нельзя же так под мужика падать, растопчет.