— Говорят, что у вас курей доят, — говорю я, садясь в седло.

Мужик сосредоточено обдумывает мой ответ, и когда я уже далеко отъезжаю, что-то кричит вслед и размахивает руками. Останавливаться нельзя. В лучшем случае объяснит, что куры у них не доятся, а несут яйца.

После третьего прокола, я перестал спрашивать дорогу и просто поехал, куда глаза глядят. В конце концов, все дороги куда-нибудь да ведут. Уже в сумерках, я понял, что окончательно сбился с пути и остановился переночевать в первой попавшейся деревне. В отличие от предыдущего места ночлега я попал в бедную неухоженную избу. Всю ночь мешал спать храп ее обитателей и кровососущие насекомые. Потому встал я ни свет ни заря, оседлал лошадь и отправился на дальнейшие поиски.

Видимо в компенсацию за ночные неудобство, мне скоро повезло, я наткнулся на знакомую деревню, откуда оказалось совсем близко до Коровино. Окрыленный успехом уже предощущая, что мои скитания скоро кончатся, я пришпорил коня и через полтора часа подъехал к околице искомого места.

И тут меня ждало самое большое разочарование за последнее время. Деревни на месте не оказалось. На местах изб громоздились остатки недогоревших бревен и, сколько было видно, тут не осталось ни одного целого строения. Такие грандиозные пожары были не редкость, удивляло другое. Коровино было построено вольготно, а не так, как обычно строились деревни, когда при сильном ветре загорались все соседние здания. Избы тут стояли довольно далеко друг от друга, и такой опустошительный пожар был практически невозможен.

Я ехал по пустой улице мимо пепелищ и гадал, что послужило причиной гибели поселения. Пока не видно было ни людей, ни домашних животных. Это тоже было странно, судя по виду пожарищ, несчастье случилось совсем недавно, едва ли два-три дня назад. За такое короткое время жители вряд ли могли успеть перебраться на новое место.

Я направился в сторону помещичьей усадьбы, с которой у меня были связаны весьма неприятные минуты жизни. Недалеко отсюда, по приказанию здешнего помещика несколько месяцев назад, меня едва не забили палками насмерть. Теперь от всего, что здесь недавно было, осталась только память. Не было ни деревни, ни людей, только прах и пепел.

От господского дома, и многочисленных, как во всяком имении, служб тоже ничего не сохранилось. Целым оказался только высокий забор. Я въехал внутрь через распахнутые настежь ворота и подъехал к горе золы высившейся на месте барского дома. Сомнения в случайности пожара все увеличивались. Никаких причин для такого масштабного бедствия я не находил. Потому дальше рассматривал уже не следствие, а искал причину. Довольно скоро на задах увидел и первую жертву. Человек был зарублен и лежал лицом вниз на черном пятне застывшей на земле крови. Зрелище оказалось не для слабонервных. Как я ни привык за последнее время к виду убитых людей, желудок свел спазм.

Судя по платью, это был крестьянин, совсем молодой мужчина. Из коротких домотканых порток торчали посиневшие ноги с желтыми пятками. От трупа уже шел тошнотворный запах разложения, и я быстро проехал дальше.

Возле забора оказалось еще несколько убитых крестьян. Всех их зарубили вполне профессионально, с коня саблей по голове. Только одного разрубили от плеча почти по пояс. Такой удар под силу только опытному воину.

Помогать им было поздно. Никаких шансов на спасение нападающие этим людям не оставили. Я осмотрел землю, но после недавнего дождя никаких отчетливых следов видно не было. Если бы они остались, то теоретически, по ковке лошадей, можно было понять, кто тут устроил бойню, но даже в этом я, к сожалению, не разбирался. Оставив господский двор, я поехал по деревне, в надежде встретить хоть кого-нибудь живого. Не могли же преступники перебить всех до одного ее жителей!

Теперь я по очереди въезжал во все подворья, осматривал, что там осталось, и окликал жителей. Кажется в третьем или четвертом дворе, на окрик последовал собачий лай. Собака гавкала негромко, как будто была простужена. Я оставил лошадь и пошел к месту, откуда слышался лай. Большой пес, больше напоминавший не собаку, а волка, лежал на земле и смотрел на меня с такой мучительной звериной тоской, что мне стало не по себе. Не знаю, кто был его владельцем и откуда он достал толстую железную цепь, но собаку приковали так надежно, что она просто ничего не смогла сделать для своего спасения.

Судя по всему, пес умирал если не от голода, то от жажды. Он неподвижно лежал, бессильно откинув задние ноги, и смотрел на меня желтыми умоляющими глазами. Теперь вместо лая из его пасти слышался какой-то щенячий визг. Встать мне навстречу он не смог, хотя и пробовал приподняться на передние лапы. Нужно было спасать животное и первым делом его напоить.

— Сейчас, подожди, — сказал я и побежал на розыски воды и посуды.

На собачье счастье, на пепелище, в районе, где обычно в избе бывает очаг, нашелся закопченный гончарный горшок. Я напрямик прошел в соседний двор, где только что видел колодец. Там же нашлось и деревянное ведро на пеньковой веревке.

Когда я принес воду, пес посмотрел таким благодарным взглядом, что, ну, в общем, мне стало его еще больше жаль. Пил он так жадно и долго, что я уже начал бояться, что или лопнет или ему не хватит воды. Наконец оторвался от горшка, поднял морду, и посмотрел умоляющим взглядом. Надо сказать, умные домашние животные, как правило, умеют тронуть человеческое сердце.

— Ладно, — сказал я, — попробую тебя освободить.

К сожалению, сделать это было не так-то просто. Цепь была надежно прибита костылем к тяжелому стволу дуба, ошейник же был сделан из толстой бычьей кожи, причем без пряжки. Какие-то изверги вырезали его по кругу из кожаного пласта, натянули собаке через голову, а когда кожа ссохлась, то врезалась бедному животному в шею так, что теперь ошейник можно было только разрезать. Однако я знал, как собаки недоверчиво относятся к тому, когда чужие люди манипулируют возле их горла и, не хотел оказаться покусанным напутанным псом. Как он не был ослаблен, клыки у моего нового знакомого были знатные, настоящие волчьи.

Как я ни прикидывал, другого выхода, как резать ошейник не оказалось. Теперь, когда пес исхудал, добраться до него было реально. Однако сначала следовало заслужить собачье доверие. Я вернулся к лошади и принес остатки еды, которой меня снабдила симпатичная жена крестьянина Ивана. Напившись, пес уже начал приходить в себя, и теперь, когда я подошел, смог даже сесть. Сначала я хотел перерезать ошейник, пока он ест, но не решился. Он мог своими собачьими мозгами посчитать, что я хочу отобрать у него еду. Пришлось ждать, когда он доест рыбный пирог. Вода и пища сделали свое дело. Доверие было завоевано. Пес благодарно уткнулся мне мордой в колени. Я довольно долго гладил его по голове, пока он не привыкнет ко мне и моему запаху. Только после этого смог, без опасения остаться без руки, перерезать ошейник.

Как только собака почувствовала себя свободной, встала и, покачиваясь, побрела к дому. Не знаю, что происходило в ее голове, когда она медленно обходила пепелище. Она два раза обошла остатки избы, в одном месте попробовала разгрести золу лапами, но сил у нее на это не хватило. Тогда она села, подняла вверх морду и тихо завыла. Я подошел посмотреть, что ее так встревожило. Под слоем пепла был виден человеческий череп. Он был маленький, женский или детский. Кажется, она нашла останки кого-то из своих бывших хозяев.