Во время этого ожидания султан повел часть своих лучших войск и артиллерии атаковать два небольших форта вне города, которые пока еще сопротивлялись туркам. Один находился в Ферапии, на горе, возвышающейся над Босфором, другой – в селении Студиос у побережья Мраморного моря. Форт в Ферапии продержался два дня, пока его стены не сокрушили пушечными ядрами и не перебили большую часть гарнизона. Тогда уцелевшие числом сорок человек сдались без всяких условий. Всех их посадили на кол. Форт поменьше в Студиосе одолели за несколько часов. Тридцать шесть спасшихся солдат гарнизона были взяты в развалинах форта и тоже окончили жизнь на колу. Их казнили на виду, возле стен, чтобы жители города узнали, какая участь ожидает врагов султана. Тем временем Балтоглу послали занять Принцевы острова в Мраморном море. Только на самом крупном из них – Принкипо – турки встретили какое-то противодействие. Там на холме возле главного монастыря стояла прочная башня, построенная монахами, чтобы служить убежищем от пиратов, вероятно, еще в те времена, когда в империи бесчинствовала Каталонская компания. Ее небольшой гарнизон в тридцать человек не пожелал сдаться. Балтоглу привез с собой несколько пушек, но ядра не пробили толстую кладку. Так что как только поднялся благоприятный ветер, он собрал хворост, обложил им стены и поджег, добавив в костер серу и деготь. Вскоре огонь охватил всю постройку. Часть защитников погибла в ее стенах, а тех, кому посчастливилось прорваться сквозь языки пламени, схватили и предали мечу. Затем Балтоглу согнал жителей острова и всех обратил в рабство в наказание за то, что они допустили сопротивление у себя на земле.

11 апреля султан снова вернулся к себе в палатку под стенами Константинополя, и все огромные пушки расставили к его удовольствию. Обстрел начался на следующий день и продолжался, неустанно и монотонно, больше шести недель. Эти пушки были очень неудобны. Трудно было удерживать их в нужном положении на помостах из досок и щебня. Они то и дело съезжали в грязь, размокшую под апрельскими дождями. Самые крупные, включая Урбаново чудище, требовали столько внимания, что стрелять из них можно не больше семи раз за день. Но каждый из этих семи выстрелов причинял громадный ущерб. Ядра, мчавшиеся через ров в клубах черного дыма, с оглушительным грохотом разрывались на тысячи осколков при ударе о стены, и каменная кладка не могла выстоять под их яростью. Защитники старались ослабить их действие, развешивая на стенах кожаные полотнища и тюки с шерстью, но это не помогало. Менее чем за неделю внешняя стена напротив долины Ликоса во многих местах была разрушена полностью, а ров перед нею заполнился обломками, так что восстанавливать ее было очень трудно. Тем не менее Джустиниани и его помощникам удалось возвести частокол. Мужчины, да и женщины города каждую ночь после наступления темноты приходили туда с досками, бочками и мешками с землей. Частокол в основном был деревянный, а бочки наполняли землей и устанавливали на него, чтобы служить амбразурами. Частокол был непрочен и разваливался, но, по крайней мере, давал некоторую защиту обороняющимся.

У бона в гавани дела обстояли лучше. 12 апреля, как только подошли подкрепления с Черного моря, Балтоглу привел к цепи свои крупные корабли. Когда он приблизился, его лучники выпустили тучу стрел по кораблям, охранявшим вход, на них же понеслись и пушечные ядра. Затем, когда корабли сошлись, его моряки стали бросать на христианские корабли горящие головни, пока остальные старались отрезать их якорные веревки, а другие – взять на абордаж с помощью багров и лестниц. Они ничего не добились. Ядра не могли подняться на достаточную высоту, чтобы нанести ущерб христианским галерам. На помощь обороняющимся послали великого дуку Луку Нотару с резервами. Организована она была хорошо. Передавая по цепочке ведра с водой, удалось потушить огонь. Стрелы и дротики, пущенные христианами с более высоких мест – палуб и «вороньих гнезд», оказались куда эффективнее турецких, а их камнеметательные орудия сильно повредили вражеские суда. Ободренный успехом, а также имея в распоряжении более опытных штурманов, нежели у противника, христианский флот начал выдвигаться вперед с целью окружить турецкие корабли, находившиеся ближе всего к цепи. Чтобы их спасти, Балтоглу отдал приказ прекратить атаку и ретировался на свою стоянку у Двойных Колонн[61].

Поражение унизило султана. Он со своим живым умом сразу же понял, что если его пушки не будут целиться выше, от них будет мало толка в бою против высоких христианских кораблей. Его литейные заводы получили приказ улучшить конструкцию. Рассчитать необходимую траекторию было не так-то просто; но через несколько дней они произвели усовершенствования, которые удовлетворили султана. Пушку с более высокой траекторией разместили прямо за мысом Галата, и она стала вести огонь по судам, стоявшим на якоре вдоль цепи. Первое ядро пролетело мимо, но второе ударило в самый центр галеры и потопило ее, причем погибло множество моряков. Корабли христиан были вынуждены держаться в пределах бона, где они были под защитой стен Перы.

Однако самые большие надежды Мехмед возлагал на свои сухопутные операции. Он рассчитывал, что, пробив стены, сможет захватить город без необходимости пробиваться через заграждение в гавани. 18 апреля, через два часа после захода солнца, он приказал атаковать Месотихион. При свете факелов, под дробь барабанов, звон литавр и громкие боевые кличи отряды тяжелой пехоты, копейщиков и лучников, а также пехотинцы янычарской гвардии бросались через засыпанный ров на частокол. У них были факелы, чтобы поджигать деревянные доски частокола, а на концах копий были закреплены крюки, чтобы сбрасывать заполненные землей бочки поверх досок. Некоторые несли с собой лестницы, чтобы приставить их к тем участкам стены, которые пока еще стояли. В бою все смешалось. В узком месте, где началась атака, численное превосходство турок ничем не могло им помочь, в то время как доспехи у христиан были прочнее, чем у турок, и позволяли им более смело рисковать своими людьми. Джустиниани командовал обороной и полностью доказал свои лидерские качества. Его энергия и мужество воодушевляло и греков, и итальянцев, и они преданно стояли плечом к плечу с ним. Император лично не присутствовал. Он опасался, что турки атакуют по всей протяженности стен, и спешно поехал с проверкой боеготовности на других участках.

Бой длился четыре часа. После этого турки были отозваны на свои позиции. Венецианский хроникер Барбаро подсчитал, что они потеряли около двухсот человек. При этом ни один христианин не погиб.

Провал этого первого штурма стен, случившийся так скоро после неудачного нападения на бон, вселил в защитников новую уверенность. Невзирая на неумолчный артиллерийский обстрел, они приступили к ремонту стен с новым энтузиазмом. Если бы из внешнего мира подоспела помощь, город еще можно было спасти.

Два дня спустя их надежды еще больше укрепились.

Первые две недели апреля непрестанно дул сильный ветер с севера. Три генуэзские галеры, нанятые папой и нагруженные вооружением и провизией, из-за штормов не могли выйти с Хиоса. 15 апреля ветер внезапно переменился и подул с юга, корабли сразу же подняли паруса и направились к Дарданеллам. Когда они приближались к проливу, к ним присоединился крупный имперский транспорт, нагруженный зерном, купленным послами императора на Сицилии, судном командовал опытный мореход по имени Флатанелас. Дарданеллы никто не сторожил, так как весь турецкий флот находился у Константинополя. Корабли быстро миновали Мраморное море. Утром в пятницу 20 апреля дозорные на стенах со стороны моря увидели, как они приближаются к городу. Их заметили и турецкие наблюдатели и поспешили уведомить султана. Тот вскочил на коня и помчался за холмы, чтобы отдать приказ Балтоглу. Адмирал получил указание по возможности захватить корабли, если же не удастся, то затопить их. Ни в коем случае нельзя позволить им добраться до города. Если он не выполнит этой задачи, пусть не возвращается живым.