Учения прошли успешно, станция «Лес» ещё раз продемонстрировала на фоне лесистой местности все свои возможности по обнаружению, различению, оценке текущих координат селектируемых целей в условиях боевого взаимодействия войск. На этом основная наземная часть госиспытаний закончилась. Мы, гражданский персонал и члены госкомиссии, после длительной и напряжённой работы впервые расслабились, почувствовалась определённая усталость, но предложение остаться на несколько дней и отдохнуть единодушно отвергли. Решили лететь самолётом до Москвы. В поезде до Оренбурга некоторые из нас забрались на верхние полки и тут же заснули. Другим, в том числе мне, сон не шёл, и мы стояли в проходе, наблюдая за менявшимся пейзажем. Ехавшие в вагоне из Москвы офицеры, увидев, что мы сели в Тоцком, обратились к нам с вопросом: «Ну что там? Чувствуется ажиотаж?» – «Ничего не происходит», – отвечали мы, но существо вопроса было для нас скрыто. Только через много лет стало известно, что буквально сразу после нашего отъезда маршал Г. К. Жуков провёл там же учение войск с применением современного оружия. По прибытии в аэропорт мы узнали, что рейс на Москву будет только утром. Нас разместили в гостинице, и, придя в номер, я сразу заснул. Проснувшись ночью, вышел в холл, где увидел Гуськова. Он бодрствовал и, показав на стул рядом с собой, сказал: «Присядь», а затем выложил новость: «Поедешь на завод ответственным представителем института. Будешь внедрять станцию. Ты её хорошо знаешь, у тебя большой полигонный опыт. Я уже договорился с руководством».

Через несколько дней после приезда в Москву мы снова выехали в командировку, теперь на юг, чтобы провести последний этап госиспытаний – морской. Ехали берегом Чёрного, потом Азовского морей, где на одной из морских баз были установлены станции «Лес». Предстояло работать по кораблям. На этих испытаниях я впервые наблюдал явление рефракции. Отметки от кораблей были видны далеко за пределами прямой видимости. Это означало, что радиолуч в тропосфере искривляется из-за непостоянства коэффициента преломления, причём искривляется вогнутостью к земле. На радиоязыке подобный факт свидетельствует об образовании над землёй радиоволновода, в котором и распространяется волна. Это же явление наблюдалось воочию (в оптическом диапазоне). Едешь на уазике вдоль берега, а горизонт всё отступает и отступает. После окончания испытания станция «Лес» была официально принята госкомиссией с рекомендацией серийного производства.

В декабре 1954 г. я выехал на завод. Стоял жестокий мороз. В городской гостинице мест не было. Я позвонил в обком партии и сообщил о цели визита. После этого номер нашёлся, но в нём не закрывались окна. Дежурная дала мне запасной матрац и два одеяла, но и это не спасло положения: радикулит я тогда приобрёл на многие годы. На заводе я решал возникшие вопросы без вызова разработчиков, хотя привлечение последних раньше всегда практиковалось. Когда документация на узлы и блоки ушла в цеха, а на сборку стали поступать готовые изделия, я позвонил в институт и доложил о текущем положении. В этом же месяце приказом по институту Гуськов был восстановлен в должности начальника лаборатории. Такова была цена вопроса: бывший начальник полковник Сараев исчез так же внезапно, как и появился.

В 1953 г. в план 13 лаборатории была включена поисковая работа «Галактика» по исследованию возможностей создания наземного пеленгационного устройства для определения угловых координат движущегося космического аппарата. Как я уже говорил выше, 13 лаборатория занималась разработкой радиолокационной аппаратуры и готовила к сдаче госкомиссии станцию «Лес». Непосредственно с радиопеленгаторами никто в коллективе ранее не соприкасался. Ввиду того, что поначалу движение нового заказа было окутано завесой секретности, а сведения о разработках в области космоса практически отсутствовали, было непонятно, кто инициировал новую работу и для чего вообще нужен этот пеленгатор. Постепенно туман рассеивался, но всё же много вопросов оставалось без ответа. Говорили, что заказ возник после беседы главного конструктора С. П. Королёва с академиком А. И. Бергом, а пеленгатор должен войти в систему управления новым изделием С. П. Королёва.

Согласно изданному приказу по институту, научным руководителем заказа «Галактики» был назначен к.т.н. А. Е. Безменов, заместителем от лаб. 13 к.т.н. Г. В. Кияковский. Попробуем ответить на ряд возникающих вопросов.

Почему именно на ЦИНИИ-108 была возложена эта работа? Ведь разработкой пеленгационных устройств занимались в то время в стране ряд специализированных организаций. Это было, на мой взгляд, следствием нескольких факторов.

Во-первых, высоким авторитетом института. Его в то время возглавлял А. И. Берг, который был не только старейшим и крупнейшим радиоспециалистом, но и инициатором постановки наиболее актуальных работ в области радиоэлектроники.

Во-вторых, заказчику нужна была аппаратура в определённом СВЧ-диапазоне волн, который в то время был успешно освоен в институте.

Было, однако, ещё одно обстоятельство, предопределявшее выбор. Требовалась весьма высокая точность пеленгации объекта, которая могла быть обеспечена не только самой антенной, но и особенностями построения аппаратуры пеленгатора. Возможностями создания такой высокоточной наземной аппаратуры обладал ЦНИИ-108. И, наконец, в-четвёртых, может быть, самое главное: институт накопил опыт успешно и в короткие сроки выполнять опытно-конструкторские работы, сдавать их заказчику и внедрять в производство. В начале 50-х гг. наибольшим опытом обладала в институте лаборатория 13, которой и было поручено вести заказ.

Руководителем заказа, как я уже говорил, был назначен полковник А. Е. Безменов, недавно перешедший из военного ведомства. Руководство института, конечно, учитывало его довоенный научный опыт, связи в военных кругах страны, а также творческие интересы в области создания современных антенно-фидерных устройств. Он и работал в антенной лаборатории. Я познакомился с Александром Евгеньевичем почти сразу после его прихода в институт. Это был бравый офицер, широко образованный, и я бы сказал, с аристократическим стилем поведения. Но он был не только офицер, но и учёный, автор ряда статей, опубликованных до войны в академических журналах. О чём бы он ни говорил – о военной стратегии, о стрелковом оружии, о роли техники, об общественных явлениях – а эрудиции было ему не занимать, – создавалось впечатление, что он не только давно всё это изучил, но именно он, Безменов, принимал участие в решении вопросов, о которых он рассказывал. Однажды, встретив меня, он сообщил, что в последнее время был занят в судебных заседаниях. И далее продолжал: «Я написал около 10 заявок на изобретения по стрелковому оружию…» «Это что, ваше хобби?» – спросил я. «Нет, я давно этим занимаюсь. Мне выдали авторские свидетельства, но нашлись ниспровергатели, которые подали на меня в суд. Но я доказал свой приоритет».

А. Е. Безменов недолго занимался заказом «Галактика». Антенну для пеленгатора стал разрабатывать сотрудник той же лаборатории И. Б. Абрамов, а к аппаратуре, составлявшей значительный объём работы, А. Е. Безменов практически отношения не имел. Георгий Викторович Кияковский был, пожалуй, наиболее подготовленным сотрудником 13 лаборатории для руководства поисковой работой. После окончания аспирантуры имел приличный теоретический багаж, слыл мастером постановки тонких экспериментальных исследований. Но наиболее сильной стороной была самобытность его мышления. Неповторимыми, а иногда и удивляющими окружающую инженерную братию, были некоторые его технические решения. Внешне это был привлекательный человек, доброжелательный, с сильным чувством юмора, склонный временами к розыгрышам. Вместе с тем он прошёл войну, которая нанесла ему свои отметины. Контузии, ранения часто напоминали о себе, подрывали здоровье. Мне думается, что, приступая к новому заказу, Кияковский ещё не представлял масштабы будущих работ, возможного их разворота, но даже те скудные данные, которыми он владел, свидетельствовали о начале новой эры – космической. В кругу разработчиков он нередко вспоминал о Циолковском, который 50 лет назад предсказал то, что тогда казалось фантастикой, а теперь могло стать явью. Вдохновлённый упоминаниями о Циолковском, я решил в один из выходных дней съездить в Калугу. Много лет прошло с тех пор, но я помню двухэтажный дом-музей Циолковского, скрипучую лестницу на второй этаж, рабочий кабинет и остеклённую террасу, рассказ краеведа о наводнении и о другой беде Циолковского – гибели сына. Но поражало другое: догадки и достижения Циолковского-творца контрастировали с душащей его всю жизнь бедностью. Вот как он сам в автобиографической рукописи характеризовал прошедшее: «На последний план я ставил благо семьи и близких. Всё для высокого. Я не пил, не курил, не тратил ни одной лишней копейки на себя, например, на одежду. Я был всегда почти впроголодь, плохо одет. Умерял себя во всём до последней степени. Терпела со мной и семья…» Не будем забывать о том, что Циолковский в определённой степени предопределил развитие авиации, в домашних условиях соорудил аэродинамическую трубу, а уж о его революционных статьях 1903, 1911 гг., посвящённых ракетной тематике, и говорить не приходится. Сейчас, в связи с нашими работами 50-х годов, я хотел бы напомнить о двух важных фактах творческой биографии Циолковского. В 1897 г. была выведена знаменитая формула Циолковского, вошедшая в учебники по космонавтике. Она определяет конечную (идеальную) скорость одноступенчатой ракеты и звучит так: отношение скорости ракеты после прекращения работы двигателя к скорости истечения газов из сопла двигателя равно натуральному логарифму отношения суммы массы ракеты и сгоревшего топлива к массе ракеты.