— Хорошо, — согласился я. — Я продолжу наблюдать, постараюсь быть объективным и, насколько это в моих силах, рациональным. А вы чем намерены заняться?

— Ну, вы же меня знаете, — с улыбкой ответил Холмс, — я руководствуюсь своими методами расследования… А вот и телятина!

Вы представить себе не можете, насколько часто на моей памяти объяснения Холмса прерывались поданным к столу блюдом. Порой у меня возникает подозрение, что на него работает всё сообщество официантов.

Холмс понюхал телятину, и на его лице появилась самая невинная улыбка.

Многие считают, что Холмс — холодный человек, лишённый чувства юмора. Полагаю, в этом есть моя вина. Если такое мнение сложилось из-за моих рассказов, я оказал ему плохую услугу. Холмс может быть равнодушным и бесчувственным, но я никогда не сказал бы, что это от недостатка эмоций. Он просто не очень хорошо сходится с людьми. Мы знакомы не один год, и мне нравится думать, что я — исключение. Холмс скорее отгородится от человека своей грубостью, чем возьмёт на себя труд наладить с ним контакт. Но даже это утверждение теперь, когда я перечитываю свои записи, кажется мне неверным. Холмс мог быть в высшей степени обаятельным, особенно с женщинами, что, конечно, удивит его недоброжелателей. Возможно, разгадка его характера — в его противоречивости, а не в цельности. В хорошем расположении духа Холмс искрился остроумием, мог увлечь и очаровать любого. А в плохом — быть невыносимым и даже жестоким. Одним словом, Холмс непростой человек. Но с другой стороны, разве гений может быть предсказуем?

— Полагаю, вы хотите, чтобы я был на связи? — Я налил себе вина, в то время как Холмс приступил к эскалопу.

— Совершенно верно. Посылайте всю корреспонденцию на Бейкер-стрит, а уже оттуда мне её переправят.

— Не сложней, чем камень бросить, — заметил я.

— Естественно, я буду внимательно отслеживать ваши письма. Но в этом деле шпион на шпионе, и мне придётся попутешествовать, чтобы навести в нём какое-то подобие порядка.

— А что мне сказать остальным?

— Гм… это действительно важно. Не хотелось бы, чтобы они решили, будто я бросил расследование. Скажите им… — Холмс на секунду задумался, держа вилку с кусочком эскалопа на весу, а потом довольно улыбнулся. — Скажите, что семья Де Монфор оказывает давление на правительство и мой брат нуждается в поддержке. Скажите, я постараюсь как можно быстрее убедить его в том, что дело в надёжных руках, и сразу вернусь.

Что ж, это было вполне подходящее объяснение.

Покончив с эскалопом, мой друг сверился с часами:

— Боюсь, наши охотники за сверхъестественным скоро начнут беспокоиться. Вам пора вернуться к пастве и передать мои извинения.

— А… куда вы денетесь? Они же понимают, что мы находимся в движущемся поезде и вы не можете просто взять и исчезнуть.

— Не могу? А по-моему, для их ушей это прозвучит вполне нормально.

Проговорив это, мой друг встал и резко дёрнул за шнур стоп-крана.

— О, Холмс… — начал я, но визг тормозов и возгласы перепуганных пассажиров заглушили мои слова.

— Скоро увидимся, — крикнул Холмс и побежал к выходу.

Когда я возвратился в наш вагон, из купе выглянул Карнакки.

— Что случилось?

— Холмс, — сказал я. Не в первый раз это имя служило объяснением воцарившегося хаоса. — Он получил срочную телеграмму от своего брата Майкрофта.

Я занял своё место в купе и увидел на багажной полке знакомую сумку. Теперь я вынужден таскать её с собой.

— Кажется, семья Де Монфора не удовлетворена ходом расследования. Они воспользовались своими связями в правительстве и надавили на Майкрофта. Шерлок должен как-то их успокоить.

— Неблагодарная работа, — согласился Сайленс, — принимая во внимание обстоятельства дела.

— Так или иначе, Майкрофт настоял на незамедлительном возвращении брата. Таким образом он продемонстрирует родне Де Монфора, что для расследования дела предпринимаются все возможные меры.

— Может, это и к лучшему, — проговорил Карнакки. — Из ваших рассказов, Ватсон, я понял, что Холмс — талантливый детектив. Но раз уж я ввязался в дело, без этого таланта мы, надеюсь, сможем обойтись. Скептицизм Холмса — помеха для всех, а мы не на соревнованиях по бегу с препятствиями.

— Могу с уверенностью заявить, что его участие в расследовании всегда приносит только пользу, — возразил я. — И я не сомневаюсь в том, что он очень скоро вернётся.

— А я на это рассчитываю, — сказал Сайленс. — Духи назвали имя Холмса, так что его отсутствие не облегчает нам задачу.

— Расслабьтесь, доктор, — усмехнулся Карнакки, — эти духи вполне удовлетворятся мной!..

Поезд увозил нас всё дальше на север, а Карнакки рассказывал о своих подвигах. Он, конечно, самонадеянный тип, но истории его хороши, и я с увлечением их слушал. Вот только… если истории Карнакки — правда (о чём я не должен забывать), то, выходит, наш недавний опыт далеко не исключение?.. Этот вывод несколько подпортил мне удовольствие. Карнакки часто бывал вовлечён в расследования, где замешаны не сверхъестественные силы, а, скорее, злая воля людей, желающих убедить всех в обратном. Но оставался, к примеру, случай с вырванным языком, болтавшимся в столовой Брэкридж-Холла, или с визгом пиглордов, вселявших ужас в обитателей Моката-Грейндж.

Мир, хорошо знакомый Сайленсу и Карнакки, не был похож на тот, в котором я до сих пор жил. Моя уютная среда обитания теперь казалась лишь преддверием другой реальности. Я старался следовать совету Холмса — слушал, сохранял готовность поверить и в то же время не забывал о том, что эти истории могли обрасти фантазиями. Желатиновый призрак Эндовера вполне мог быть результатом неверно воспринятых свидетельств, событием, которое можно объяснить и научным путём.

Но я всё ещё не оправился от шока и, даже когда меня одолевала усталость, не мог закрыть глаза. Воображение сразу же рисовало картины, где в чёрном окне купе появлялись физиономии, свет становился тусклым, а под обивкой сидений шевелились чьи-то руки. Я потерял всякую веру в окружающую реальность.

Когда же мы наконец прибыли в Инвернесс, я был совершенно без сил и в то же время на взводе. Отчаянно хотел спать — но не мог уснуть.

Поезд остановился, и мы вышли из вагона. Я поставил на платформу свой багаж, сумку Холмса и взглянул на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Мы планировали найти гостиницу где-нибудь поблизости от станции, заночевать, а утром отправиться в Фойерс, в поместье Боулскин. Вряд ли в это время суток мы были способны на нечто большее.

— Держу пари, здесь рядом должна быть гостиница, — сказал Сайленс. — Спрошу у кого-нибудь из носильщиков.

Он подошёл к невысокому мужчине с красным лицом, который бился с коробками небезызвестной старушки. Перекинувшись с носильщиком парой фраз, Сайленс вернулся.