Я заперла комнату на ключ, а ключ выбросила в окно. Сердце гулко и тревожно бьется прямо в горле, и понимание, что сейчас я, скорее всего, подписала себе смертный приговор, сводит с ума и заставляет адреналин кипеть в венах. Но я бы никогда не пожалела о том, что сделала. И повторила бы снова. Потому что умереть в этом доме можно в любую секунду. И пусть мои секунды пройдут не зря, а в борьбе. Пусть мои секунды станут такими же насыщенными, как у некоторых года.

Серебристые полупрозрачные шаровары с широким поясом, унизанным блестками и камешками, прикрывали бедра и уходящими вниз нитями с блестящим бисером. Топ поддерживает грудь и едва сходится под ней застежкой в виде драгоценного камня, живот и спина полностью открыты. Я распустила волосы, и они рассыпались до середины бедер крутыми кольцами, а на низ лица надела полоску украшенной камнями ткани, теперь были видны только мои глаза.

Сегодня я, наверное, умру…но не умру на коленях. Не умру жалкой и бесхребетной молью. Я хочу быть мотыльком и полететь на его испепеляющий огонь.

Наложницы должны собраться у большой лестницы, и их в огромную залу поведет Раммар. Поверенная самой Архбаа. Я стала последней и молила Бога, чтобы никто не понял, что я не та, за кого себя выдаю.

– Смотреть в пол. Входить по одной. Исполнить танец, если император машет рукой, то пошла прочь. Если захочет досмотреть танец до конца, он откинется в кресле и будет смотреть…Не сметь остаться после взмаха руки. Сразу влево. Вас уведут из залы. Останется только та, которую не прогонит император, или никто. А может, и две…три. Смотреть на меня. Я покажу, когда идти…

Мое сердце еще никогда настолько не выпрыгивало из груди, как в этот день, оно буквально дергалось от предвкушения, от понимания, что просто снова увижу ЕГО, что смогу посмотреть в его невероятные зеленые глаза. Может быть, ради этого и стоило умереть.

– Тарин, пошла…

Махнула первой наложнице, и она на носочках вплыла в залу под музыку, очень изящно и нежно, сложив руки. Я медленно выдохнула, и сердце будто обрывается, словно бьется в самом горле.

Из-за полупрозрачной шторы мне видна зала, где стоят слуги и сидит в кресле Вахид. На нем белая рубашка с распахнутым воротом, в котором виднеется массивная цепочка с каким-то кулоном. У него в руке бокал, ноги раздвинуты и вытянуты вперед.

Едва девушка делает первые па, он пренебрежительно машет рукой с перстнями на длинных пальцах, и она со слезами на глазах отходит в сторону. Если он так же махнет мне, я, наверное, умру.

Следом идет вторая…потом третья, и страх уже колотится в висках вместе с диким адреналином, вместе с пониманием, что сейчас я ступлю босыми ногами на сами лезвия и должна буду на них отплясать свой первый и, возможно, последний танец со смертью…Потому что ОН узнает меня и…прикажет оторвать мне голову за это своеволие.

Четвертая.

Музыка звучит восточная, красивая, такая нежная и в то же время горячая и страстная, у меня от нее кружится голова, и я готова упасть в обморок. Танцевать для него…перед ним, впервые не в роли жалкой эскамы.

– Пошла…

Шикнула на меня пожилая Раммар, и я выдохнула, потом втянула воздух и на носочках впорхнула в залу. Несколько шагов по мраморному полу, поворот и изгиб назад, так, что волосы упали на лицо, рывок вперед, на колени почти к самому креслу императора, скользя по полу так, что грудь коснулась плит, резко волосы назад, и наши глаза впиваются друг в друга. Он подается вперед, а я, извиваясь по полу, вращая красиво животом и грудью, по-змеиному поднимаюсь с пола, так, что волосы скользят по моим голым плечам, груди, спине, а бедра вращаются по кругу… а глаза не отрываясь тонут в ярко-зеленых смертельных безднах моей одержимости….УЗНАЛ….? Сколько мне осталось жить?

Что я тогда понимала. Глупая. Но первую боль от невзаимной любви помнят все. Ее не забываешь даже с годами. От нее остается самый первый шрам на сердце. Пусть тонкий, незаметный, но запоминающийся навсегда.

(с) Ульяна Соболева. Позови меня

Чуда не случилось. И меня уволокли из залы под руки, бросили в темный подвал, в самую сырость и холод…Бросили до самой казни. Потому что меня точно теперь казнят. И я знала, на что иду, знала, чем рискую. Жалела ли я? Нет. Я никогда не пожалею ни об одном шаге, сделанном навстречу своему королю-солнцу, потому что моя страсть к нему граничила с безумием. Я была не в силах от нее отказаться, меня словно тянуло на непреодолимом уровне, настолько неестественно сильном, как будто этот мужчина был наркотиком, и я всецело зависела от слабого дуновения аромата его тела, превращаясь в дикую необузданную свихнувшуюся рабыню.

Но оно того стоило. Те самые секунды, когда его глаза смотрели в мои и…рука так и не поднялась, не взмахнула мне убираться. Пока танцевала, ощущала на себе его тяжелый взгляд, его такую невероятную ауру великолепия и силы. И ощущение связи…словно от меня к нему тянется невидимая нить, невидимая, но в то же время покрытая колючими ржавыми иголками моей кровавой одержимости. И понимание…если я так схожу с ума сейчас…то если он когда-нибудь прикоснется ко мне, я окончательно стану никем.

И рядом все исчезают, перестают существовать все, кроме нас. Пока не раздается истошный крик шатенки, которая врывается в залу и начинает орать. Выбралась-таки из ванной, или кто-то вызволил ее, ошалевшую от злости.

– Это мой танец…мой. Она украла его у меня. Смертная. Она смертная. Эскама. У вас в зале танцует низшая…позор! Стыд! ЖАДРАН*1!

Она выкрикивала это слово на горном языке…языке, который часто срывался с языка некоторых, и который я не понимала.

Бьющуюся в истерике наложницу выволокли из залы, пока она тянула ко мне скрюченные руки и билась в яростных спазмах бессильной злобы. Музыка резко смолкла, и я увидела оледеневшее лицо императора. Он стиснул челюсти и резко отвернулся от меня, кивнул коротким кивком своим людям, и меня тоже схватили под руки и протащили по полу, как тряпку.

– Скандал! Это неслыханно! – раздались голоса вокруг.

– Наглая тварь! – вторили один следом за другим, вперемешку с неизвестным мне гортанным языком.

– Низшее отродье!

– Пороть! Содрать кожу живьем!

– Это ее последние секунды!

Меня тащат, а я смотрю только на него, только на возвышающуюся надо мной фигуру, на эти огненные и в то же время ледяные зеленые глаза. Потому что они провожают меня…из-под сошедшихся на переносице ровных бровей. А ведь я дотанцевала почти до конца… и его длинные пальцы не прогнали меня. А ведь он знал, кто я такая, и понимал…не мог не понимать, что я натворила. Тогда почему дал мне закончить танец, почему продолжил смотреть…почему? Это огненное «почему» обжигало тело, как плетью. Это «почему» стало какой-то молитвой для меня, каким-то спасением от понимания, что теперь меня ждет адская боль и расплата.