Так бесславно закончилась карьера моего отца на канале РБК, а жаль. Как бы то ни было, РБК был очень популярен в Ярославле. Однажды даже бизнес-сообщество региона обратилось к отцу с просьбой о том, чтобы он организовал для них встречу со мной.

Это был первый и последний раз в моей жизни, когда мы с отцом поменялись ролями: я выступала с трибуны, а он сидел в зрительном зале.

Последний раз мы приезжали в Ярославль за неделю до убийства отца.

Я позвонила тогда ему:

– Мы с мамой хотим съездить в Ярославль, погулять. Можно, остановимся в твоей квартире?

– А поехали вместе! – предложил он. – Я пробуду там день, потом уеду – а вы оставайтесь, сколько хотите.

Мы действительно отлично провели день. Никто не знал, что мы видимся в последний раз.

…Мои родители расстались в начале двухтысячных. Мама стала много времени проводить в Нижнем Новгороде. Я осталась в Москве – сначала жила с мужем, потом – на съемных квартирах. Но был в моей жизни короткий период, когда я жила вместе с отцом.

После нашей съемной квартиры на Комсомольском проспекте мы с Анжеликой переехали в другую, недалеко от метро «Калужская». Сдавала квартиру мама моего тогдашнего бойфренда за полную стоимость, не делая никаких скидок на наши романтические отношения.

Но за счет того, что квартира находилась не в самом престижном районе, стоимость аренды более просторной квартиры оказалась такой же, как и у нашей более тесной на Комсомольском.

Поначалу я радовалась: до работы всего 20 минут пешком.

Но потом поняла, что моя радость преждевременна: пешком приходилось идти через гаражи и промзону, а когда на работе нужно быть в половине пятого утра, за окном – зима, такие походы доставляли минимум удовольствия.

Анжелика через какое-то время сняла себе отдельное жилье. Мама бойфренда решила повысить стоимость аренды, с чем я была не согласна. Но к этой ситуации я отнеслась крайне легкомысленно – и в какой-то момент осознала, что мне нужно выезжать из квартиры, а новое жилье я себе даже не начала искать.

И тогда я попросила отца: «Можно, я какое-то время поживу с тобой?»

Не скажу, что отец очень обрадовался, но он и не отказался меня приютить. И оказалось, что жить на станции метро «Третьяковская» намного удобнее, чем на улице Обручева. Прямая ветка метро до работы – я тратила те же 20 минут, что и пешком. В результате я нашла жилье недалеко от отца, на улице Пятницкой. Но когда сказала ему: «Большое спасибо, я съезжаю», – услышала в ответ: «А зачем? Так хорошо живем вместе, оставайся!»

Ему со мной оказалось очень удобно: я более-менее вела быт, иногда что-то готовила, а главное, когда он возвращался, ему было с кем обсудить день.

Но все-таки у каждого из нас была своя жизнь.

Не скажу, что моя отличалась большой насыщенностью. Работа, дом, небольшой круг друзей (я не была человеком, стремящимся к общению), редкие бойфренды.

Отец ужасно переживал из-за этого. Он то и дело предлагал мне сходить на курсы по воспитанию женственности, говорил, что я слишком жесткая и прямолинейная – и поэтому не могу удержать рядом с собой мужчину. Он мечтал о внуках… И в какой-то момент я сказала: «Пап, хватит. Я больше не хочу об этом говорить».

К его чести надо сказать, он действительно больше об этом не заговаривал.

В целом же годы работы на РБК стали моим личным периодом стабильности. Я хорошо зарабатывала (параллельно с РБК делала проекты для одной инвестиционной компании), полностью себя обеспечивала и жила ровно той жизнью, какая меня устраивала.

Фото Жанны Немцовой

Мне трудно писать эту главу. Поэтому начну почти телеграфно – каким был последний год жизни отца.

Летом 2014 года Юра, брат моего отца, отмечал свой день рождения. Собрались родственники и друзья – много гостей, но так или иначе все со всеми были знакомы.

Я уехала раньше, а отец остался почти до конца. И в какой-то момент речь, конечно, зашла о переходе Крыма под контроль России. Друзья Юры были сторонниками этого, не осознавая, какие плачевные последствия ждут экономику и имидж страны и насколько усилится давление на оппозицию и независимую прессу. Сам Юра тоже не воспринимал этот шаг Путина как однозначно плохой.

Отец с пеной у рта доказывал им очевидные вещи, приводил аргументы – и рациональные, и эмоциональные. И не нашел понимания.

Это стало колоссальным ударом для отца. Он мог общаться с совершенно разными людьми на совершенно разные темы – и убеждать их. Он мог выступать перед враждебно настроенной публикой – и менять ее отношение к себе и к тому, что он говорил.

И вдруг он почувствовал, что его не слышат его же родственники и знакомые! Какая политическая карьера может быть у человека в стране, где его не понимают даже близкие?

В обществе была очень сильна эта короткая «крымская эйфория». Не очень правильная параллель, но все же ее приведу: убедить россиян в 2014 году в том, что Крым не нужно присоединять, – это как убедить россиян в 1914 году, что не нужно вступать в Первую мировую войну.

Почти любая война и захват новых территорий на первом этапе поддерживаются обществом. Кажется, это будет блицкриг, который приведет к стремительной победе. В стране резко повышаются патриотические настроения – но так же резко и падают. В 1917 году уже никого нельзя было убедить в том, что России стоит продолжать вести войну.

В начале января 2015 года вышел очередной номер еженедельной французской сатирической газеты Charlie Hebdo, где была опубликована карикатура на пророка Мухаммеда. Это вызвало гнев исламистов и привело к штурму редакции исламскими боевиками: погибли 12 человек, в том числе главный редактор и карикатурист Стефан Шарбонье.

Отец тогда написал пост на «Эхе Москвы» под заголовком «Исламская инквизиция», привожу выдержку из него: «Испокон веков людей убивали за веру. Римляне распяли Христа и преследовали христиан, в Средние века сотни тысяч людей сгорели заживо в кострах инквизиции. Преследовались и ученые (Галилей), и священники (Джордано Бруно), и писатели, и поэты. Инквизиция свирепствовала во Франции, Испании, Италии, Португалии и Германии на протяжении многих веков, начиная с XII века и вплоть до начала XIX. Ее расцвет пришелся на XVI и XVII века. Закончилась она с победой Французской революции и с созданием европейских светских государств. Ислам – молодая религия. Возникла она в VII веке, то есть ислам моложе христианства примерно на 600 лет. И если христиане живут в XXI веке, то мусульмане – в XIV–XV. Замечу, XIV–XV века – расцвет инквизиции, судов над еретиками и костров с заживо сожженными. Сейчас мы – свидетели средневековой исламской инквизиции. Пройдут века, и ислам повзрослеет, а терроризм уйдет в прошлое. Но сидеть и ничего не делать тоже не стоит. История инквизиции многому нас учит».