Ну и выступил. Сперва, как всегда, боялся, а потом спел «Вставай, страна огромная», а после бешеных аплодисментов ту самую «Уралочку» и «Вечер на рейде». Аккомпанировала ему сама Ирина Григорьевна. Вахтеркина не было на концерте (он потом очень жалел), а Брис, Ташка, Инка и Баллон были. И видели, что у многих блестели слезы. Вроде бы и голосок несильный, и артистического умения немного (поет, стоя навытяжку), а вот как-то взял людей за душу…

И с той поры пошло. Несколько раз Матвейка пел в разных клубах, в основном перед ветеранами. Те его встречали, как настоящего Карузо. Или Робертино Лоретта. Слышал про такого?

— Ага, — сказал Вовка. — Ас Вахтеркиным он больше не пел?

— С Вахтеркиным получилось неладно. Делался он день ото дня все мрачнее. Нет, с ребятами был по-прежнему добрый, по-дружески так, но они узнали, что по вечерам к нему в жилую каморку приходят взрослые приятели и он с ними там крепко закладывает за воротник. Потому что в будущей жизни у него не было просвета, он сам так говорил. И однажды он стеклом бутылки полоснул себе по венам… Ну, взрослые дружки его (спасибо им) среагировали быстро, вызвали «Скорую». Руку Вахтеркину зашили, уложили его в больницу. Правда, ненадолго, на несколько дней. Ребята его там даже навестили разок — узнали, где он, пролезли в дыру забора на больничный двор. Матвейка увидел забинтованную руку Вахтеркина и разревелся. И на этот раз — без всякого стыда. Вахтеркин был ужасно смущен. Объяснял, что «это случилось сдуру» и что «больше я такое никогда…».

Все это, конечно, Матвейкино настроение изрядно подпортило, и все-таки он пел, выступал. Это было для него теперь как боевой долг.

В городе Тальске жило немало моряков-ветеранов. И с военного флота, и с торгового. Были и с речного флота заслуженные люди. Многие из них входили в ветеранскую организацию. Называлась она Союз капитанов, хотя состояли в ней, конечно, не только капитаны, а пожилые флотские люди всяких чинов… Когда-то, до своего отъезда, председателем этой организации был Василий Васильевич Баталин…

Лето шло, приближался День Военно-морского флота, и Союз капитанов решил устроить в Клубе судостроителей сперва торжественное заседание, а потом, как водится, концерт. И тут уж, ясное дело, без Матвейки было не обойтись. Нашли ему хорошего аккомпаниатора-пианиста, позвали на репетицию. Но Матвей Гранатов (от слова «гранат») по прозвищу Каруза-Лаперуза вдруг заупрямился. Он заявил, что согласен петь только под гитару, а играть на гитаре должен Александр Вахтеркин («то есть Теркин!»), боевой, раненный на недавней войне его, Матвейкин, товарищ. Вот так и не иначе!

Ну, что делать-то? Поохали, согласились.

Труднее всего было уговорить Вахтеркина, он сперва отказался наотрез. «Да вы что, ребята, спятили? Хромого заику с непочиненной рукой!» И тогда… неловко об этом говорить, но Матвейка опять пустил слезу. Перед таким аргументом Вахтеркин, ясное дело, не устоял…

Ох, затянул я свой рассказ, Вовка…

— Ничуть не затянул!.. И все равно у нас еще почти три часа. Мы должны ждать до упора, пока Венера на Солнце. Вдруг оно все-таки выглянет!

6

— И вот наступило двадцать пятое июля. В клубе полно народа, много моряков (некоторые совсем седые). Золотые погоны, кортики, шевроны… Пока шло заседание, говорились речи, Матвейка с Вахтеркиным репетировали в кабинетике Ирины Григорьевны. Потом она сказала, что пора. Матвейка уже привык петь перед залом, но тут у него внутри что-то ухнуло… Однако он собрал всю свою храбрость. Заправил поаккуратнее белую форменку в синие отглаженные шортики, взял Вахтеркина за руку и повел его на сцену. В зале — сразу же шум и аплодисменты, возгласы: «Ура, Матвейка! Привет, юнга!» А кто-то даже крикнул: «Молодец, Каруза-Лаперуза!»

Инна Григорьевна объявила, что открывает концерт юный певец Матвей Гранатов и аккомпанирует ему на гитаре его друг, участник боевых действий на Кавказе Александр Теркин. Конечно, опять шум и хлопки…

Матвейка встал по стойке «смирно». Подождал, когда совсем исчезнет страх, тихо кашлянул, и в горле его, как всегда, лопнула тонкая пленка. Матвейка посмотрел на Вахтеркина и запел «Вставай, страна огромная». И сразу же замер зал — только Матвейкин голосок и негромкий звон гитары…

…Потом пел Матвейка «Вечер на рейде», «Северо-Западный фронт», «Севастопольский вальс»… Его никак не хотели отпускать со сцены. Ирина Григорьевна даже сказала: «Уважаемые товарищи моряки и другие гости, мальчик устал…» Но кто-то крикнул: «Пусть еще одну, последнюю!» И тогда Матвейка запел «Севастопольский камень»:

Эта печальная медленная песня вообще-то для большого мужского хора, когда он как бы повторяет движение штормовых волн. А тут один, похожий на цаплю-птенца мальчонка. Но Матвейкин голос звенел такой тревогой и печалью, что опять у старых моряков заблестели глаза. И опять такой ураган аплодисментов… Матвейка держал за руку вставшего рядом Теркина (тот был в камуфляже и синем берете) , наклонял голову в неумелом поклоне и думал, что хорошо бы поскорее исчезнуть со сцены. Однако исчезнуть не дали. Встал седой капитан первого ранга, поднял руку, дождался тишины (правда, неполной) и громко сказал:

« Подожди, мальчик, у моряков есть к тебе дело!»

Он и еще три человека в золотых погонах и с кортиками поднялись на сцену. Встали по сторонам от Матвейки, а капитан первого ранга осторожно повернул его к себе лицом.

«Матвей Гранатов! Союз капитанов решил наградить тебя за твою любовь к морю, за радость, которую ты приносишь морякам, и за храбрость, с которой ты поешь наши любимые песни. В тысяча девятьсот девяносто шестом году, когда ты родился, страна праздновала триста лет нашего флота. Тогда была учреждена специальная медаль. Ею награждают за заслуги перед флотом до сих пор. Нашему Союзу дано право вручать эту правительственную награду тем, кого мы сочли достойными. И мы, моряки, вручаем тебе, ровеснику юбилея, медаль «Триста лет Российскому флоту»…

Ух, что тут началось!.. Матвейку подхватил на руки старый дядька в погонах главного корабельного старшины. Матвейка его немного знал, звали старшину Маркелыч (то ли отчество, то ли прозвище). От Маркелыча слегка пахло спиртным. Он прижимал обмирающего Матвейку к старому колючему кителю и вскрикивал:

« Вот!.. А вы говорили!.. Вот она, наша смена! А вы говорили! Они нас не продадут!..»

Наконец Матвейка оказался за кулисами. Здесь его ждали ребята. Ерошили Матвейкины волосы-водоросли, хлопали по плечам, щупали медаль, уже прицепленную к парусиновой форменке, разглядывали удостоверение с печатью и полным именем награжденного: Гранатов Матвей Сергеевич. Баллон щупал медаль дольше других и сказал: «Да, клевая вещь». Инка не стала грозить, что убьет его. Ташка храбро поцеловала своего друга в щеку. А тетя Лира и тетя Клара все старались заново причесать племянника и поаккуратнее заправить матроску…

Ирина Григорьевна слезно упросила Вахтеркина спеть на сцене пару солдатских песен, потому что «негодные парни из студии «Саксофон» не приехали и зарезали нас без ножа, нечем заполнять концертную программу». «Иди, Саня», — шепотом сказал ему Матвейка, и Вахтеркин пошел…