Мимо них тарахтели какие-то развалюхи, поднимая облака пыли, которая потом ложилась на Эрин и ее дядю, грозя им удушьем. Цвет машин невозможно было определить из-за толстого слоя грязи. Казалось, они старательно маскировались под ландшафт. Большинство были ржавые и помятые, многие без выхлопной трубы. Джипы, комби, пикапы, при этом ни одного автомобиля в первозданном виде. Эрин предположила, что долгие поездки по ухабам делали свое черное дело либо что машины специально переделывали, чтобы на них можно было ездить по здешней местности.

Внезапно Эрин застыла на месте от изумления. Группа аборигенов – дети, взрослые, старики – оживленно разговаривали друг с другом. Они говорили на своем языке, и Эрин, конечно, ничего не понимала, но догадалась, что между ними шел спор. Некоторые из них что-то кричали старателям, шедшим по своим делам. Картина была тревожная, так как аборигены были чем-то взволнованы, даже разозлены. Их волосы торчали в разные стороны неопрятной гривой, лишь на некоторых туземцах были вязаные шапочки. Эрин удивилась этому, ведь даже утреннее солнце немилосердно жгло все живое. На аборигенах была пестрая одежда, но их широкие, мозолистые ноги были босыми, хотя грунт был каменистый и очень горячий. Вокруг них бегала парочка тощих собак.

Эрин и Корнелиус направились дальше под недобрыми взглядами старателей. Корнелиус поздоровался с ними, но в ответ получил опасливое молчание. Большинство из них, казалось, были иностранцами, и вид у них был пугающий. Оружия у них не было видно, но оно вполне могло быть спрятано под одеждой.

– Наверно, они не говорят по-английски, – тихо проговорила она.

– Нет-нет, говорят, – возразил Корнелиус. – Старатели вообще держатся замкнуто. Они всегда считают, что всем нужны их опалы, прежде всего приезжим. Но я все равно поговорю с ними, завоюю их доверие. Они должны прежде познакомиться с нами, и тогда, возможно, продадут нам опалы. В любом случае потребуется время, чтобы исчезла их настороженность.

Эрин была просто счастлива, что надела мужскую одежду. Сейчас ей уж никак не хотелось привлекать к себе внимание этих угрюмых парней. Купер-Педи показался ей ужасным, намного страшнее, чем она ожидала. Все это читалось на ее лице, хоть она и не сказала ни слова.

Корнелиус свернул с главной улицы и вскоре привел Эрин к каменной горке. На ней кое-где уцелели серые, жесткие стебли – жалкое напоминание о зеленой траве.

– Вот мы и пришли, – весело сообщил Корнелиус и подскочил к двери, встроенной в склон. – Я заплатил за месяц вперед, а потом мы решим, продлевать нам аренду или нет.

Над входом был сооружен шаткий железный козырек. Окон не было вообще. Корнелиус открыл дверь, и Эрин зашла вслед за ним в жилище. Они зажгли свет, закрыли дверь и с облегчением увидели, что мухи и пыль остались снаружи.

– Тут намного прохладнее, чем на улице, – заметила Эрин. Ей даже думать не хотелось, каково переносить пятидесятиградусную жару. В любом случае она теперь и шагу не шагнет за дверь!

– Жить под землей довольно практично, не так ли? – сказал Корнелиус и взглянул на весы, стоявшие на столике в холле. – До нас тут жил торговец драгоценными камнями. – Он взял со стола вывеску и повесил ее на дверь. На ней было написано: «ПОКУПКА САМОЦВЕТОВ – ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ЦЕНЫ».

Эрин прошлась по дому и все внимательно рассмотрела. Там была небольшая кухня, оборудованная всем необходимым, и жилая комната с диваном, двумя креслами и столиком. В двух маленьких спальнях уместилось по железной кровати с кованой узорной спинкой и шкафу. В квартире была даже ванная. Сама идея жить под землей понравилась Эрин, вот только придется привыкнуть к тому, что в доме нет окон, а с ними и свежего воздуха. Непривычным было и то, что нельзя посмотреть в окно на улицу. Хотя, конечно, ничего хорошего в Кубер-Педи все равно не увидишь. Еще сутки назад она даже не могла и представить себе, что на свете есть такие земляные жилища. Теперь ей предстояло в таком жить.

– Не совсем то, к чему ты привыкла, верно? – спросил Корнелиус из кухонной двери. – С Найтсбриджем не сравнить.

– Нет, но ведь я сама захотела сменить обстановку, правда? – Эрин поняла, что дядя увидел ее реакцию. – Все в порядке, честное слово, – решительно добавила она, чтобы он не заметил, как ужасно ей хочется домой. – Тут мы можем навести уют и чистоту.

– Да, и потом начнем налаживать отношения со старателями.

К немногочисленным предметам, оставшимся в кухонном шкафу от предыдущего жильца, Корнелиус добавил жестяную емкость с надписью «Мука».

– Как мы это сделаем? – спросила Эрин.

– Мы пойдем к шахтам, представимся и объясним старателям, кто мы такие.

– Дядя Корнелиус, ты должен рассказать мне все про опалы, – сказала Эрин.

– Я сделаю это в одной из шахт, – ответил Корнелиус. – Но для начала мы купим в лавке продукты и приготовим нормальный завтрак. Эйми даже понятия не имеет, как заваривать приличный чай, а уж о сегодняшнем тосте нечего и говорить. Пожалуй, мы и ужинать в «Опале» не будем.

Эрин с облегчением услышала эти слова дяди.

– Зачем ты привез сюда муку, дядя Корнелиус? – поинтересовалась она.

Дядя лукаво улыбнулся.

– Жестянка пустая. Мы будем хранить в ней купленные опалы.

– Что? – воскликнула Эрин. – Ты думаешь, это надежное место? Ведь ты привез и металлическую коробку с замком. Почему ты не хочешь хранить там камни?

Корнелиус достал коробку из чемодана и открыл.

– Я наложил в нее камней. Если к нам в дом залезут грабители, они решат, что опалы лежат здесь, утащат коробку с собой, вскроют ее и испытают разочарование. А наши опалы будут надежно храниться в банке из-под муки в кухонном шкафу.

Эрин радостно засмеялась.

– Какой ты умный и хитрый, дядя Корнелиус!

Джонатан Максвелл тоскливо глядел на потрескивавшее пламя костра, как делал это каждый вечер уже три недели. Он был ужасно несчастлив; от одиночества у него болело сердце. Прежде он никогда бы не поверил, что такое возможно. Участок «Восьмая миля» кишел старателями, охотниками за опалами, но ощущение, что его все бросили, было у него таким интенсивным, словно он находился в сотнях миль от любой человеческой души.

Огонь костра освещал листок почтовой бумаги, которую Джонатан держал в своих натруженных руках, покрытых мозолями и трещинами; он давно уже не узнавал свои руки. Он размышлял, с чего начать письмо, третье письмо к его невесте Лайзе Хастингс, ждавшей его дома, в Лондоне. Оказалось, что написать его труднее всего. Первые два письма еще были полны оптимизма и радужных надежд, хоть в них уже отразилась в какой-то мере брутальная действительность. Заработать состояние на опалах оказалось труднее, чем он думал, вот только… как объяснить это Лайзе?

Другие старатели готовили себе ужин. Соблазнительный запах мяса, жарившегося на решетке над огнем, смешивался с запахом древесных углей и горячих лепешек. У Джонатана заурчало в животе, потекли слюнки, но есть было нечего. Неделю назад он купил в лавке хлеб, разделил его на порции по дням, но сегодня в обед доел все до последнего кусочка. Он в который раз кипятил те же самые чайные листья, но и тут не видел ничего хорошего – сахар и молоко стали для него недосягаемой роскошью.