Так прошла зима. И склад, и сборка осуществлялись на втором этаже автоматической телефонной станции. Спал на стеллажах, за стойками с довоенными коммутаторами, находящимися на музейном хранении. Иногда вынимал штырьковые клеммы проводков в допотопной матерчатой изоляции и долго переставлял по гнездам, составляя наугад номер набора, бормоча: «Алё, барышня? Будьте добры 25-38-АГУ». Переставлял и буркал: «Соединяю». И, подождав, отвечал, чуть бодрее: «У телефона».

Ему нравились захламленный простор нового жилища, бесприкаянность округи, ноябрьская холодрыга и распутица Дегунина, белизна заснеженных пустырей, ступая по которым, превращаешься в точку, маячком выхватывающую впереди гурьбу голубей, взорвавшихся с летка над зеленой скрепкой гаражей; летучие паруса весенних занавесок, панельные дебри бело-голубых высоток, гул и вой электричек, трезвон и щебет детсада, распахнутость окраин, то встающих на дыбы бурьяном, то гонящих в спину к спуску в пасть оврага…

Третий этаж АТС занимала контора телефонных нимф. Нарядные, каждое утро они поднимались по лестнице, озаряя Королева, курившего на площадке с кружкой чая в руке.

Одна из них как-то попросила прикурить – и через неделю он перебрался в Сокольники, на семнадцатый этаж, над парком, где они по выходным выгуливали ее кокер-спаниеля. На обратном пути пес непременно находил глубокую лужу, замирал в ней по уши, и Катя совестила Джонни, грозила, хлестала по земле прутом, прося выйти, и Королев после, пронеся в охапке, мыл в ванной это шелковистое животное, от которого пахло гнилым сыром, но это ничего: в будни пса выгуливала и отстирывала матушка Катерины.

Закончив исторический факультет МГУ, Катя работала англоязычной телефонисткой-диспетчером в бюро, поставлявшем интимные услуги иностранцам. Мама содержалась ею в уверенности, что дочь работает экскурсоводом. Звонки поступали из дорогих отелей. Катя не только снимала заказы, но и при необходимости выезжала как переводчик.

Королев часто оставался с ней на ночные дежурства. Дважды пьяный охранник стрелял в потолок над их головами. Бедовое время захватывало, пьянило, перемалывало всех. Волна шла за волной, к мнимому прогрессу: «челноки» сменялись «лоточниками», бандюганы – ментами, бизнесмены – гебухой. Интимное агентство было семейным бизнесом, им владела супружеская пара: муж – помреж с «Мосфильма», жена – университетский преподаватель. Для повышения качества услуг они регулярно давали объявления о наборе в модельное агентство. На собеседовании проводились фотопробы и разведка по склонности. В обязанности Кати входило выйти покурить на лестничную клетку – осуществить предварительный отбор: во избежание душевных травм и растленья.

Некоторые девочки были с матерями. Она отводила настороженных мамаш в сторону и громким шепотом сообщала, что они привели своих дочерей в бордель. Очередь на какое-то время редела.

Весной они ездили на дачу в Томилино. Перед Пасхой развозили гвоздики на Введенское кладбище, на Армянское. Ему нравилась эта старая московская семья, с долгой несчастливой судьбой, иссеченной войнами и репрессиями, с антресолями, набитыми археологическим достоянием нескольких эпох убогого быта, мотками витых проводов в матерчатой изоляции, коробками, полными семейных дагерротипов, картонных открыток с видами Альп и чистописью на оборотной стороне, где прадед Феликс Бальсон, инженер паровых котлов, сообщал о своем путешествии по Швейцарии и велел кланяться тем и этим.

Дача в Томилино была семейной реликвией из прошлого века. Покосившийся бревенчатый дом оказался полон скрипучих призраков, иногда из пустого креслакачалки в углу веранды внимавших веселью, кипевшему за столом под низким абажуром. В ветхих платяных шкафах тлели брюссельские кружева, которые нельзя было взять в руки: воротнички свисали подобно большим бабочкам – с них, казалось, сыпалась пыльца праха. Задичавший сад был наполнен просторной таинственностью, кладка дров, затянувшихся мхом, возникала в его дебрях, дощатый нужник имел прозвище – «Иван Иваныч».

Ездили купаться в Люберецкий карьер, утопший в отвалах песка под сосновым лесом, заплывали на островки, целовались в ивняке до исступленья и, обсохнув общей кожей, гнали «велики» галопом по корням на тропе, и пока собирали на стол, Королев бежал за бутылкой кагора.

Вечером играли в «верю – не верю», гуляли по поселку, бросали камушки соседскому пуделю Флику (неутомимая, вероломная помесь макаки и терьера), топили печку, задвигали вьюшку, мать Кати, наконец, протерев очки, гасила папиросу и шла укладываться в дальней комнате за шкафом с кружевами. В окна веранды наползали звезды – прислушавшись, они стелили на пол два каремата, становились на колени и, срывая одежду, сходились в безмолвной схватке.

Через полгода зарплата Королева утроилась, он купил себе компьютер, занял досуг программированием, но однажды Катя выехала на встречу с клиентом, вместе с девочкой пересела в джип, хлопнуло шампанское, водитель гоготнул и вышел покурить, американец цокал языком, звенел бокалом и шарил по коленкам, напротив, вынырнув из подворотни, заслепили два косматых шара фар, водитель, прикрыв лицо ладонью, отщелкнул бычок, качнулся, поспешно схватился за поясницу, сполз вниз.

Дальше только точки белой крупы затюкали, снежинки зазвездились по боковым и лобовому, лицо американца остановилось, стекло, ослепнув, провалилось и поток белизны накрыл – и смел ее, и вынес прочь из Замоскворечья, Сокольников, из города, из детства, – вдаль от мамы, Королева: их лица утонули в белой мгле, которая бешено сгустилась в потемки – и разошлась пустым потоком.

L

Дальше ничего не было, и очнулся Королев спустя два года в городе Александрове. На заводе, выпускавшем телевизоры, он работал наладчиком конвейерной линии, на которой собирались компьютерные мониторы.

Для компании «Восход» выгоднее было покупать в Сингапуре детали мониторов и собирать их в России. Обычно Королев стоял в цеху на втором ярусе и наблюдал, как лента внизу несла расчерченные параллелограммы плат, как над ними водили руками слепцы с выразительными крупными лицами, в белых халатах, в синих целлофановых шапочках и нарукавниках. Вздев горе запавшие бельма, они опускали сырые пальцы в коробочки, проворно наживляли ножки транзисторов в монтажные гнезда, трогали, отжимали, погружали кисти рук в воздух, отправляли платы дальше – по направлению к участку глубокой пайки, где в травочной ванне темно дымилась «царская водка» – и чуть дальше сверкало раскаленное зеркало припоя…

Случалось, к Королеву подходил бригадир сборщиков – Семен Кустодиев и, глядя в пустоту, спрашивал разрешения петь во время работы. Репертуар слепцов ограничивался песнями Гражданской и Отечественной войны. «Катюша», «Щорс», «Темная ночь», «Полем вдоль берега крутого», «Журавли».

Заслышав распевку, Королев старался поскорей уйти из цеха.

Закончилось все тем, что заводскому «Обществу слепых» были выданы таможенные льготы. Таким образом, оформляя свои и чужие грузы на слепых, «Восход» мог заработать хорошие деньги. Сборкой мониторов руководил хваткий юноша – Петр Наливайко, недоучившийся студент Ленинградского матмеха. Узнав о льготах, он выпучил глаза, расчесал пятерней бородку и, подсчитав в уме годовую прибыль от аферы, яростно воскликнул: