— Что с ней делать? — спросил старшина Щербак.

— В управление ее, — распорядился Игнатенко. — Там ее уже ждут, а у меня тут еще кое-какие дела имеются.

Ровно в семь часов утра, как и было обговорено ранее, подъехала разболтанная дребезжащая полуторка.

Старший лейтенант Игнатенко душевно попрощался с дедом — приобнял, как полагается старому знакомому, а потом предупредил:

— О том, что здесь произошло, никому ни слова!

Старик в ответ едко хмыкнул, а потом заверил:

— Не переживай, никому не скажу… Или ты думаешь, что мне моя жизнь не дорога? Я, может быть, и старый, но еще пожить хочу. Мне ведь внуков поднимать нужно, пока мои сыны в Красной армии с фашистской гадиной бьются!

Далее изгороди провожать старик не отважился. Приоткрыл калитку, протяжно скрипнувшую, выпустил офицера. На том и расстались.

Оксане надели на голову холщовый мешок, чтобы ее никто не мог узнать из местных, и вывели огородами к дороге. В предрассветной полумгле были видны лишь размытые нечеткие фигуры красноармейцев, пробиравшихся в высокой траве, слегка склонившейся под тяжелой росой.

Из кабины грузовика выскочил чернявый, разбитного вида боец лет двадцати двух в полевой пилотке, едва державшейся на правом ухе. Он с интересом оглядел девицу, сопровождаемую двумя дюжими «смершевцами», сноровисто открыл борт грузовика и, скинув лестницу, гостеприимно предложил:

— Милости прошу, сударыня!

Вопросов водила не задавал, понимал, что имеет дело с людьми серьезными, да и арестантка — личность не простая, стали бы ей вязать руки при таком усиленном сопровождении!

Девицу, поднимавшуюся по навесной лестнице, поддержали под локоток и указали на пук сена, лежавший у борта рядом с кабиной. Оксана бессильно опустилась, и бойцы, опершись о дощатый борт, расположились по обе стороны от нее. Картина выглядела вполне мирной, даже где-то приятельской.

Старший лейтенант Игнатенко заглянул в кузов. Оксана выглядела подавленной, унылой и нисколько не походила на себя прежнюю.

— Смотри за ней в оба, — предупредил он. — Так, на всякий случай, лишнее напоминание никогда не помешает.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — проговорил один из сопровождающих, коротко стриженный брюнет с ямочками на щеках, и, как в доказательство серьезных намерений, пододвинул поближе «ППШ», — если что, живую ее не отдадим, первая пуля для нее.

Одобрительно кивнув, Игнатенко распахнул кабину и сел в продавленное кресло рядом с водителем.

— Довезешь меня до штаба полка, а дивчину в управление отвезешь.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. — Повернув ключ зажигания, водитель вслушался в размеренный рокот двигателя. — Пошла, родимая!

Полуторка, стряхнув с себя утреннюю дрему, весело покатила по колдобинам сельской грунтовки. Дорога проходила через широкое поле, успевшее за годы войны зарасти буйным многотравьем. Лишь по отдельным приметам можно было догадаться, что в этих местах шли жестокие бои. У границы леса вдруг показался торчавший остов легкового автомобиля — все, что осталось от штабной машины. У самого края поля желтым квадратом стояла несжатая пшеница. Покрытая утренней росой, она сверкала на солнце будто бы посеребренная, пуская в глаза лучики. С другой стороны, спрятавшись за редкие посадки, проходила железная дорога, по которой тяжело громыхал литерный поезд. На платформах под брезентом просматривались очертания танков, зенитных установок. На запад перла большая сила, и было ясно, что немцу не устоять. Неподалеку от железнодорожного полотна просматривались парные дозоры, на случай если бандеровцы надумают подложить под рельсы фугас.

Задача у них стратегическая, отвечают за железную дорогу, а потому от нее они не отойдут ни на шаг, а значит, вряд ли сумеют помочь, если вдруг Гамула решится отбить у конвоя подругу. Самое большее, чем они могут подсобить, так это сообщить о перестрелке в комендатуру. Помощь быстро не подойдет, а за время короткого боя выжить удастся не всем. Поэтому во все глаза смотрели по сторонам, остерегаясь засады.

Кусты, подступившие прямо к дороге, вдруг неожиданно дрогнули. Старший лейтенант Игнатенко мгновенно вскинул «ППШ», но уже в следующую секунду увидел, как на обочину вышла косуля. Безбоязненно глянула на приближающуюся машину, а потом, потеряв к ней интерес, принялась энергично срывать пухлыми губами сочную зеленую листву с деревьев.

Ничто так не радует зачерствевшее сердце бойца, как доверчивость дикого животного. Зрелище было красивым, мирным, завораживающим.

— Косуля, — проговорил водитель и непроизвольно сбавил скорость, опасаясь испугать животное. — Перед самой войной в этих местах бывал… Много их было… А потом все куда-то попрятались. Сейчас фронт на запад двинулся, вот они опять вернулись.

Косуля вдруг в два больших прыжка мгновенно скрылась в кустах, брызнув на грунтовую дорогу россыпью камней, и в тот же момент из леса прозвучала короткая очередь: пули, ударившись в гнутую жесть кабины, вылетели наружу, расщепив борт грузовика.

— Пригнись! — крикнул старший лейтенант и дал в ответ короткую прицельную очередь через приоткрытое окно прямо в колыхнувшийся куст.

Из грузовика слаженно, наперегонки, затрещали автоматные очереди, яростно круша сучья и разбрасывая по сторонам листья.

Водитель — вояка опытный, — пригнувшись к самому рулю, спешил увести машину из опасного места, а из кузова отчаянно громко взывал пронзительный женский голос:

— Остап!! Я здесь! Остап!..

Затем вдруг девичий крик внезапно оборвался, как если бы выключили звук. Наверное, кто-то из солдат очень крепко приложился рукой к ее красивым губам.

Уже отъехав на значительное расстояние, старший лейтенант Игнатенко понял, что опасность миновала. Это не была засада, чего он более всего опасался. В противном случае все могло закончиться куда печальнее. Очевидно, какой-то шальной бандеровец, каких здесь бродило немало, решил пальнуть из «Шмайсера» по проезжавшим мимо красноармейцам.

— Останови, — сказал он водителю, и тот послушно нажал на тормоз, но двигатель выключать не стал.

Открыв дверцу кабины, Игнатенко заглянул в кузов. Бойцы сидели подле кабины, вжавшись в борт, между ними — крепко стиснутая Оксана. С разбитой губы девушки на острый подбородок сочилась кровь, глаза полыхали ненавистью.

— Значит, все живы, — с некоторым облегчением произнес он. — Ладненько!

Сняв с головы пилотку, брюнет радостно сообщил:

— Гляньте сюда, товарищ старший лейтенант! — и показал на отверстие рядом со звездочкой. — Пулей с меня сшибло! Поднимись я чуток повыше…

— Доставил бы ты нам хлопот, — буркнул недовольно Игнатенко.

— Может, посмотрим, кто там по нам стрелял? — предложил чернявый. — Кажись, я в него попал!