— Не до этого нам, у нас свои дела. Держитесь настороже, засада может быть.

— Остап все одно прийде и запитае за мене, — сердито проворила девушка.

— Мы его как раз и ждем, — усмехнувшись, ответил Игнатенко и, сев в кабину, скомандовал: — Езжай давай!

— Понял, — охотно проговорил водитель.

Грузовик тронулся и тотчас угодил в болтанку, бросая пассажиров с одной стороны на другую.

В шесть часов пришел посыльный и передал документацию.

Значительная часть папок принадлежала его предшественнику. В ней были донесения агентов, личные наблюдения и много всего такого, с чем следовало разобраться. На одном из листочков было написано: «Хорошо поет. Узнать точнее, где он проживал до войны, где служил. Завтра с ним встречаюсь в десять часов вечера».

Майор Севастьянов был дотошным офицером — на каждой бумаге ставил число и даже время. На этом листке тоже была проставлена дата, вот только после этой встречи он не вернулся и до сих пор считался пропавшим без вести, а значит, его семья не могла претендовать на пенсию. Майора следовало отыскать, живого или мертвого. Совершенно непонятно было, кем именно он заинтересовался. Еще одна загадка, на которую следовало отыскать ответ.

Положив документы в сейф, Тимофей вышел из избы.

В Немировке, несмотря на утренний час, было многолюдно. Хлопали створки ворот; отовсюду раздавался лай собак, бабы, обвешавшись коромыслами, спешили за водой, постукивая пустыми ведрами, а на скошенном поле, временно служившем плацем, какой-то молодой и ретивый лейтенант гонял прибывшее пополнение строевым шагом.

С десяток буренок, подгоняемые мальчуганом лет двенадцати, шли на пастбище. Шумно пыхнув угарным газом, проехала трехтонка. Навстречу Романцеву шел человек с тряпичной сумкой через плечо, кивнул по-приятельски, и Тимофей тотчас узнал Потапа, почтальона, с которым добирался на грузовике до Немировки.

— А вам письмо, товарищ капитан, — добродушно произнес тот.

— Как догадались, что мне?

— Почтальон я местный. Всех здесь знаю… И потом, вы ведь на место Севастьянова прибыли, а мы с ним были большими приятелями… Хотел ваше письмо сначала в часть занести, но решил, что лучше сразу вам. Пока письмо там пролежит, время пройдет, а человек, может, известие из дома ждет, волнуется.

— Все так, — согласился Романцев.

— Вот ваше письмо, — протянул почтальон аккуратно сложенный треугольник. — Как говорится, плясать не заставляю, не то сейчас время… Человек будет доволен, и мне приятно.

— Вы ведь здесь давно почтальоном служите?

— Давненько, — согласился Потап. — Сейчас один день за три идет!

— Вы, как никто другой, здешних людей знаете.

— А то как же! — легко согласился Потап. — Мимо меня ни горе, ни радость не проходят. А что вы хотели узнать?

— Ведь Игнатенко отсюда родом?

— Здешний, хотя и в городе служит.

— Настроение у него неровное, все больше хмурится, что с ним?

— Сложный он человек, все так говорят. Но вы бы на него не обижались, товарищ капитан, жену его бандеровцы убили.

— Как так?

— А кто ж его знает как? — пожал Потап плечами. — Нам ничего об этом не известно… Только в народе говорят, когда он от бандеровцев скрывался, так они к его жене пришли. Скажи, мол, где твой муж прячется, и будешь жить. Она отказалась, вот они над ней поизмывались, а потом и порешили. Он до сих пор простить себе не может, что так оно обернулось.

— Понятно… Спасибо за письмо, — поблагодарил Тимофей и зашагал в штаб.

Письмо было от Зои. Оставалось только гадать, каким таким образом послание не затерялось среди других сотен писем и, обойдя обычную цензуру и рассыльные пункты, по самой кратчайшей дороге добралось до адресата. А ведь письмо, как и все прочие, могли задержать до начала наступления. Иначе, как чудом, подобное обстоятельство не назовешь.

Следовало бы расспросить почтальона, выпытать у него правду, но вряд ли он об этом знает. Его задача доставить письмо из пункта А в пункт Б. Не исключено, что ему просто повезло. На войне такое тоже бывает.

Прочитав послание, Тимофей некоторое время пребывал под впечатлением. По жене он соскучился, хотя расстались не так давно. До совещания у командира полка оставалось каких-то полчаса, и он решил написать ответ.

Долгое время слюнявил карандаш, пытаясь отыскать подходящие слова для начала. Но что-то не складывалось, получалась одна сплошная банальщина. Подумав, Романцев решил писать о простом, понимая, что жена не ждет от него каких-то невероятных откровений, главное, чтобы уверовала, что с ним все в порядке и ничего не случится впредь. Пусть это письмо будет продолжением их прерванного диалога.

«Здравствуй, Зоя, моя любимая!

Ты даже не представляешь, какая тут потрясающая природа, всегда буйная, разноцветная, в средней полосе такой, пожалуй, не встретишь. А какие на Украине крупные и вкусные яблоки! Я таких не ел даже у деда в деревне. Доводилось встречать целые абрикосовые рощи! А ежевика растет здесь прямо вдоль дороги: крупная, черная, сладкая. Ее здесь очень много, и почему-то никто не собирает, так что я поел ее вволю.

Воздух, настоянный на цветах, такой сладкий, что им просто не надышишься. А народ на Украине добродушный и веселый. Несмотря на то что идет война, всегда находят время для песен. Поют все: и молодые, и старики. Песни звонкие и голосистые, такие, что берут прямо за душу.

Приехал я сюда совсем недавно, а ощущение такое, будто знаю этот край очень хорошо и что эти люди совсем мне не чужие. Не знаю, как это объяснить, но, возможно, в прошлой жизни я родился именно в этих местах.

А еще меня удивляют здешние ночи, они очень темные, зато, когда небо ясное, звездит так, что даже глазам больно.

Зоя, милая, хотелось бы мне вернуться сюда после войны, когда все это закончится, когда не будет слышно ни свиста пуль, ни разрыва снарядов. Хотя нет, лучше мы приедем сюда вдвоем. Уверен, что ты полюбишь эти места так же крепко, как полюбил их я. Мне бы хотелось пройтись по ним с тобой, взявшись за руки. Уверен, что на полях, разрытых снарядами, как и раньше, будет колоситься рожь, а шрамы войны — окопы и воронки — зарастут яблонями.

Милая Зоя, целую тебя крепко, твой Тимофей».

Сложив письмо, Романцев положил его в ящик стола. Нужно будет отправить в Москву ближайшей почтой.

Без стука, широко распахнув дверь, вошел Игнатенко. Радостный. Возбужденный.

— Девка полностью раскололась! — возбужденно проговорил он.

— Значит, трюк удался? — удовлетворенно заметил Тимофей.

— На все сто! — Грузное тело Игнатенко плюхнулось на стул. — Она до последнего не могла понять, кто мы на самом деле. Все за бандеровцев принимала.