все времена и во всех других странах) уже по роду своей деятельности являлась по одному этому неординарной. Личный опыт Дин Лин давал богатую пищу для литературного творчества. Имя писательницы прочно вошло в плеяду талантливейших прозаиков Китая после выхода в свет в 1928 году наиболее знаменитого её произведения 一 «Дневник Софьи». Пережив личную трагедию (смерть мужа, не выдержавшего пыток в застенке Гоминьдана), писательница уехала в Яньань, где была высоко ценима самим Мао. Но политика компартии в «женском вопросе» не удовлетворяла писательницу, о чём она открыто заявляла и что явно не нравилось руководству[315].

В сущности, Дин Лин писала в своих произведениях автобиографию новой китайской женщины, часто при этом «лишь фотографирова лажизнь»[316]. «Дневник Софьи» – прежде всего «крик души отчаяния мятежной девушки, души, раненной проклятыми вопросами своей эпохи»[317]. Уже сформировавшийся индивидуализм героини «требует счастья», бунтуя против старой религии и обрядов. Писательница, как и многие авторы той поры, и в других своих произведениях анализирует одну из важных общественных проблем Китая того времени: брак по старым китайским законам закрепощает и мужчину и женщину, лишает их свободы личности. Экономическая самостоятельность женщины, неустойчивая и часто лишённая условий для полной её реализации, ещё не даёт ей выхода к настоящей свободе[318].

В «Избранном» Дин Лин[319] есть ещё два сюжета, привлёкших моё внимание.

В «Проводах старого года» описано одиночество девочки, у которой мать – учительница и вынуждена оставлять ребёнка жить у родственников, навещая её в школьные каникулы (про отца, по-моему, в тексте ничего не говорится). Маленькая (правда, уже учащаяся в школе) девочка живёт в семье дяди (где и мама обычно жила), впрочем, ни в чём не нуждаясь (ни в материальном плане, ни в необходимом ребёнку домашнем тепле). Рассказ целиком посвящён её, девочки, переживаниям в ожидании приезда мамы и грустному смирению с последующим за праздником маминым отъездом[320]. Но это – произведение, где показана с точки зрения дочери история вполне, судя по всему, эмансипированной женщины, и оно даёт весьма яркое описание драмы (трагедии?), сугубо личностной, женщины, вставшей на путь самостоятельности, отходящей от стереотипного женского жизненного пути.

Вторая заинтересовавшая меня новелла – «Домик в Цинюньли»[321] посвящена размышлениям на протяжении целого дня одной проститутки после того, как ей приснился её бывший возлюбленный[322]. Как говорит в предисловии к данной книге Л. Позднеева[323], «замужество и семейная жизнь в полуфеодальном Китае оказывается хуже той, что приходится вести проститутке». Лично я бы такого вывода из текста сделать не смогла, поскольку сюжет построен целиком на мечтаниях героини выйти замуж (а худшее не может быть объектом мечтаний, на мой взгляд), расчётах, хватит ли денег откупиться от хозяйки, есть ли у парня какие-нибудь сбережения, чтобы начать совместную жизнь (при этом, где и с кем сейчас этот парень, героиня ничегошеньки не знает). Но и никакой драмы в связи с «профессией» девушкой не высказано. Даже скудной едой (кормёжка единожды в день за счёт хозяйки и к тому же, на мой взгляд, очень уж вегетарианская) девушка довольна и ассортиментом этой еды тоже, к тому же, как явствует из её рассуждения, можно пополнить рацион на деньги гостя или на собственные. Отношения с хозяйкой, прислужницей (в обязанности которой входит сопровождение, охрана девушек, выходящих на «ловлю» клиентов) описаны просто-таки идиллически. Это вполне сочетается с описанием В.Н. Усовым ситуации в публичных домах ещё в древности, где хозяйка называлась цзяму 假母(приёмной матерью), а отношения между нею и «приёмными дочерьми» часто бывали более близкими, чем в обычных семьях[324].

Чтение других произведений Дин Лин, где личностный момент отсутствует или где описаны другие женщины, где исключён момент автобиографический, как бы даже усилило ощущение некоей в определённом смысле гармоничности существования женщины в Китае. Да, жизнь, особенно для простых людей, бывает порой просто чудовищной (как это описано в произведении «Наводнение»[325]): последствия стихийных бедствий для сельских жителей, беспросветность городской жизни рабочего люда. Но ведь это является отражением стихийных или социальных бедствий, и во всех случаях жизни женщина как бы равна мужчине перед судьбой и богами. У писательницы я практически не нашла примеров дискриминации по полу. Наоборот, есть немало картин уважительного отношения к женщине в семье как к старшей по возрасту, главенства её слова в любой жизненной ситуации. Вообще, что касается бедняцких семей, то в них власть мужа всегда была слабее, поскольку женщины в таких семьях в силу экономического положения вынуждены принимать большее участие в труде, в отличие от женщин состоятельных классов, и поэтому они чаще получают право голоса – и даже решающего – у себя в семье[326].

В одном из рассказов описана специфическая судьба девушки из горной деревушки, увезённой японцами из родных мест и не просто обесчещенной, но и заражённой какой-то гадкой болезнью. Приехав навестить родителей, она отказывается выйти замуж за любящего и любимого когда-то, «в другое далёкое уже время», человека (но тогда родители запрещали ей этот брак, поскольку предназначали её в жёны сыну лавочника). Этот сюжет очень похож на (увы!) нередкие сюжеты послевоенных рассказов и в нашей стране, когда инвалид войны (скажем, без обеих рук или ног) отказывается от личного счастья, не желая обременять никого своей неполноценностью. А девушка, о которой рассказывает Дин Лин, имеет мужество использовать свою беду «на благо революции» – она работает в оккупированных японцами районах (судя по всему, девушкой с улицы «красных фонарей» – уже терять ей как бы нечего), и работает, что явствует из текста, весьма эффективно. «Наши» пытаются помочь ей с лечением, но возможно лишь облегчение, вылечить уже возможности нет. Рассказ, бесспорно, драматичен. Девушка признаётся, что чувства её «надорваны», что она «уже не может мечтать о счастье». И тем не менее она предполагает, что в том большом городе, куда ее посылают на лечение, ей будет легче среди незнакомых людей, к тому же там есть большие возможности учиться. «Может быть, я смогу стать новым человеком», – ещё надеется она[327].

Сложностями взаимоотношений новой китайской женщины с самой собой и с окружающими её людьми наполнены и произведения других авторов. Оамоощущения, настроения феминисток колеблются от почти эйфории (от новизны осознания самой себя личностью) до полного отчаяния, пессимизма. Женщина, нашедшая работу, получившая экономическую самостоятельность, не может при наличии ребёнка дать ему полноценное детство. Мужчины, даже единомышленники, совершенно не так, как ожидается, воспринимают её свободу и раскованность (и весьма настойчивы в этом