А чего такого? Я просто констатирую факт. Я больше не могу терпеть. Еще немного – и мне придется покупать вибратор. Поэтому я с ним пересплю. Займусь сексом. Трахнусь.

Глупая девочка, зачем ты стараешься опошлить то, что чувствуешь? Займись… любовью?

Нет. Нет! Нет!!! Любви нет. Ее не бывает. Есть только гормональная буря, определенное сочетание химических элементов в крови, запах, внешняя привлекательность – это все техника, а самой любви не существует.

Ты просто так и не смогла справиться. Но ведь из-за одного подонка нельзя проклясть все человечество?

И вообще, все могло бы быть гораздо, гораздо, гораздо хуже…

Ей исполнилось восемнадцать лет, и душа активно требовала любви. В восемнадцать лет в основном об этом и думаешь, особенно если жизнь твоя проходит на пляже в Майами, среди влюбленных пар и симпатичных парней.

Беда Билли Рей была в том, что все ее знакомые парни были ее же друзьями детства. В крайнем случае – друзьями детства Джины, что мало меняло картину происходящего. С друзьями детства можно даже заниматься любовью – Алекс Лейтер уже успел погулять почти со всеми одноклассницами Билли Рей и почти со всеми остался в хороших отношениях, – однако настоящего романа с ними не завяжешь. Как можно испытывать романтические чувства к человеку, с которым ты вместе гуляла по пляжу без трусов и сидела рядом на горшке? Это придает отношениям особую теплоту, но напрочь изгоняет романтику.

Билли Рей мечтала в общем-то о стандартном для восемнадцатилетней девушки принце: чтобы высокий, мужественный, кареглазый, чтобы катал ее в открытой машине, и чтобы легкий шарф развевался на ветру… ну вы понимаете.

Марк соответствовал образу на все сто пятьдесят процентов. Он был темноволос, кудряв, кареглаз, высок, строен, он носил джинсы на голое тело и множество плетеных браслетов на тонких запястьях изящных рук пианиста. У него был спортивный «форд» без верха, и он дарил Билли Рей цветы и шоколадные конфеты, которые она терпеть не могла, но ела, чтобы не расстраивать любимого.

Он читал ей стихи – впоследствии выяснилось, что не свои, а Джима Морриссона из «Дорз», но тогда она этого не знала. Дядя Фред мог бы подсказать, но с дядей Фредом она в тот момент находилась в конфронтации. После неудачного замужества Джины дядя Фред всех смазливых мальчиков обзывал засранцами, а для Билли это было невыносимо. Она-то точно знала, что Марк – мужчина всей ее жизни.

Они познакомились на свидании вслепую – первом в ее жизни. Договорились о встрече по Интернету и встретились в кафе, не у Хесуса, а в Уэст-Палм-Бич. Все было сказочно. В первый же вечер, нацеловавшись до того, что онемели губы, она позволила ему все, абсолютно все, и стала женщиной на берегу океана, под неодобрительный рокот волн. Тогда ей совершенно не резали слух слишком тоненькие всхлипы и едва ли не слезы в голосе Марка, возившегося на ней. Тогда он казался ей принцем – а принцы безупречны по определению.

У нее было две недели огромного, безоблачного и безбашенного счастья, а потом Марк уперся и сказал, что ему надоело трахаться на пляже и в машине, он хочет отвезти ее к себе. Что она врала дяде Фреду – отдельная песня, но в тот вечер Марк посадил ее в машину и привез на одинокую, слегка запущенную и очень романтичную виллу, стоявшую далеко на зеленых холмах. Билли Рей, прижимая к груди пакет с еще теплыми, собственноручно испеченными шоколадными печеньями, с восторгом рассматривала облупившиеся колонны старинного дома в колониальном стиле и представляла, как они заживут с Марком в этом родовом гнезде.

В доме было пусто и пахло сыростью. Марк нервно закурил, и Билли не узнала запах табака. Что-то сладковатое и… неприятное. Издали доносилась музыка, очень странная и тоскливая музыка, а печальный мужской голос пел стихи Марка, которые он читал ей все эти две недели. «Детка, ты можешь зажечь во мне огонь…»

Марк провел ее темными коридорами, и Билли с неожиданной тревогой заметила валявшийся по углам мусор и всякую дрянь, покрывавшую некогда паркетный пол. Потом Прекрасный Принц толкнул обшарпанную дверь и слегка подтолкнул оробевшую Билли Рей в спину.

– Позволь познакомить тебя, киска. Это мой близкий друг, Джереми. ОЧЕНЬ близкий друг, и я надеюсь, вы тоже подружитесь.

Дальнейшее она до сих пор помнила, как страшный сон. С продавленной софы, застеленной грязным тряпьем, поднялся высокий тощий парень с подкрашенными глазами, капризным ртом и сальными кудрями, разметавшимися по узким плечам. Впалую грудь парня покрывала какая-то подозрительная сыпь, а из одежды на нем были только многочисленные бусы на кожаных ремешках. В костлявых пальцах была зажата самокрутка, издававшая тот же сладковатый запах. Джереми шагнул к Билли, она невольно попятилась, но парень не обратил на нее никакого внимания. Он подошел к Марку, приподнялся на цыпочки и отвесил Принцу увесистую пощечину, а потом разразился визгливой бранью:

– Зачем ты привел сюда эту шлюху? Я не хочу никаких баб. Она наведет на нас копов, а я устал, ты понимаешь это?

– Джер, я… мы могли бы втроем…

– Ну хорошо, хорошо, изверг, если тебя это заводит, то давай трахни ее, я подожду. Господи, как я устал от всего этого…

Ужасный парень вдруг разрыдался, картинно закрывая лицо руками, а Марк, ее волшебный Марк кинулся к нему и стал… целовать парня прямо в губы, причитая над ним абсолютно по-бабьи:

– Милый, ну не надо, не плачь, умоляю тебя! Золотко, я сделаю все, как ты хочешь, только не сердись, прошу. Она нормальная телка, она не станет нам мешать и никаких копов она не приведет, верно ведь, Билли Рей?

И когда он обернулся к ней – ее Прекрасный Голубой Принц – морок спал, и Билли бурно вырвало прямо на пол. Пакет с шоколадным печеньем с треском упал на пол, коричневые колечки, пахнущие домом и теплом, раскатились по заплеванным половицам. Билли Рей повернулась и кинулась бежать.

Она шла по шоссе всю ночь, рыдая и то и дело останавливаясь из-за приступов рвоты. Она добралась до пригорода Майами на рассвете и пошла в госпиталь при католическом монастыре. У нее взяли все анализы, велели обязательно обратиться в полицию и обещали перезвонить через три дня. После этого Билли Рей вернулась домой, но предварительно целый час плавала в океане, пытаясь смыть с себя невыносимый и ненавистный запах сладковатого дыма, вонючей комнаты и собственной блевотины. Потом она утопила в океане всю верхнюю одежду и пришла домой, как обычно и приходила по утрам, только в мокром купальнике. Дядя Фред пробурчал что-то неодобрительное, а Джина с ними тогда уже не жила.

Те три дня были самыми страшными в ее жизни. На третий день она убедилась в том, что Бог дураков любит и никакой серьезной заразы она от Марка не подцепила – так, по мелочи. Ей прописали курс антибиотиков на месяц и еще раз настоятельно посоветовали обратиться в полицию. Вероятно, ее ждали бы крупные неприятности, сделай она это, но Боженька снова смилостивился, и она, придя домой совершенно без сил, разревелась и все, абсолютно все рассказала дяде Фреду.

Он даже ни разу не выматерился, старый пират. Молча выслушал ее, кивнул. Потом подошел к ней, поднял жестким, как шлифовальный камень, пальцем ее подбородок и заглянул ей в глаза своими, такими же угольно-черными глазищами.