– Коза, скажи честно, ты сейчас в порядке?

– Д-да…

– Ты переживешь без меня пару дней?

– Д-да, но…

– Заткнись. Я скажу Джине, она переночует с тобой. К копам не ходи и ничего никому не рассказывай. Сколько от города, миль десять?

– Дядя Фред, ты только…

– Умолкни, плесень! Сиди сопи в две дырочки и лелей свои раны. Деньги в шкафчике, ты знаешь. Если чего – в банке спросишь мистера Фергюссона, это наш поверенный. Все, я ушел.

Кряжистый, широкоплечий, странно опасный, дядя Фред молча сдернул с вешалки кожаную куртку, завязал на голове черную бандану, сел на свой «харлей» и уехал.

Поздним вечером на пляже опухшая от слез Билли услышала разговоры о том, что у байкеров, видимо, опять какой-то слет в Уэст-Палм-Бич, потому что целая орда на удивление пожилых хулиганов на мотоциклах унеслась из города в сторону холмов.

Ночью на холмах видно было алое зарево.

Утром, когда она выползла на солнышко, дядя Фред сидел на крылечке и мирно пил пиво. В открытом гараже виднелись запчасти разобранного до последнего винтика «харлея». Дядюшка смерил Билли суровым, но вполне мирным взглядом и погрозил пальцем.

– От триппера еще никто не умер. Не пей пиво, мартини и текилу. И не связывайся со всякими… засранцами.

Совсем потом, уже через неделю, заходил полицейский, долго расспрашивал дядю Фреда о чем-то, а на пляже шептались, что на холмах по неизвестной причине сгорел тайный притон наркоманов.

Билли была уже достаточно взрослой, чтобы сложить два и два. Большинство друзей-байкеров дяди Фреда начинали, как и он сам, дальнобойщиками, а объединяли их неукротимый дух анархии, крепкое армейское братство и стойкое отвращение к полиции.

Именно с тех пор она и разучилась печь шоколадное печенье. Напрочь.

Билли тряхнула головой, скривилась, словно воспоминания были горькими на вкус. Наверное, будь она помоложе, стресс оказался бы сильнее, хотя и этого хватило. Вот и теперь, с Роем Биллерсом, высоким и статным зеленоглазым красавцем, она чувствует себя не до конца уверенной, все еще не доверяет ему, а самое плохое – она заранее настроена на поражение. На разлуку.

Она точно знает, как это будет. Они пробудут вместе совсем недолго. Как только исчезнет ощущение новизны, он ее бросит. А вернее она его бросит. Потому что они разные, они из разных миров, и еще потому, что она прирожденная одиночка, это уже ясно.

Однако теперь ей предстоит поездка в дом Роя, и пусть сейчас только это и занимает ее мысли.

Сначала она настаивала на каком-нибудь школьном спортзале или на площадке возле пляжа, но Рой только хмыкал. Ему, видите ли, требуется уединение, а на любую из предложенных площадок сбегутся толпы зевак и выйдет не урок, а черт знает, что.

Уединение – что ж, ей оно тоже требовалось. Она согласилась приехать к нему, вполне храбро согласилась, но, услышав адрес, едва не свалилась со стула.

Кто же не знает Бел-Харбор? Пожалуй, весь мир слышал об этом престижнейшем районе Майами, где стоят величавые виллы за неприступными заборами. Уж там-то уединение им обеспечено.

«Тандерберд» остановился перед тяжеленными коваными воротами, и вконец раздавленная Билли принялась рассматривать огромный дом – белые стены, резные балконы, большие окна, море цветов. Нет, она с самого начала знала, что Рой Биллерс, вероятно, миллионер, но не до такой же степени? На пляже он действительно выглядел обычным парнем, каких на пляже в принципе – тысячи. Здесь стало ясно, что он такой – один. Особенный. Богатый и знаменитый.

С тяжелым вздохом она нажала кнопку звонка – и камера слежения тут же с любопытством повернулась в ее сторону, а из динамика раздался веселый голос Роя Биллерса:

– Ой! Ты приехала. Выглядишь гламурненько, можно впускать.

Она не выдержала и прыснула. Спортивного костюма как такового у нее не было, так что надела она сегодня очередные трико для серфинга, двойной топ – из-под камуфляжного выглядывает изумрудно-зеленый, – а на шее завязала рукава старой ветровки, на случай прохлады. Очень гламурненько!

– Открывай, ковбой. Или надо было прихватить документы?

– Достаточно просто мило улыбнуться – и ворота откроются сами собой.

Она улыбнулась – просто потому, что ей было приятно слышать его голос. Ворота распахнулись, и она осторожно въехала во двор по ослепительно-белой песчаной дорожке.

Дом стоял на пригорке, задняя его стена выходила на океан, но отсюда до пляжа было далековато. Впрочем, потому здешние дома и не смывает каждые пару лет. Билли снова прыснула, представив, как район Бел-Харбор после очередного шторма величаво отплывает от берега – со всеми своими пальмами, особняками и райскими садами.

Она вылезла из машины и огляделась с некоторой тоской. Все правильно, так и надо жить. Акры зеленых газонов, на которых с тщательно продуманной небрежностью разбросаны цветущие клумбы. Благоухание магнолий. Шелест своих собственных, частных пальм. Тишина и пустота.

Бедный Рой! Каково же ему было втискиваться в ее крошечный домик, где кухню от спальни отделяет лишь твердое убеждение, что эта граница существует?

Билли хмуро пробормотала себе под нос:

– Билли Рей, ты опять попала не в ту компанию. И все из-за своей жадности. Подумаешь, девятьсот баков? Интересно, а у него тут есть всякие дворецкие? Горничные? Повара?.. Может, к нему в поварихи наняться?

– Ты чего бормочешь?

– Чур меня, говорю. Не пойму, наяву я или во сне.

– Грубая лесть тебе не к лицу.

– Хорошо, тогда буду краткой: я офигела полностью.

– Вот это уже ближе к истине.

Рой Биллерс стоял на широких ступенях и улыбался ей такой улыбкой, что Билли Рей едва не бросилась ему на шею. Нет, рано. У нее совсем другие планы. Их, планов, много. Один из них – уехать прямо сейчас. Куда ее принесло…

– Билли Рей, у тебя такой странный вид…

– Ничего странного. А какой?

– Ты словно прикидываешь, а не убежать ли тебе прямо сейчас. Но ты учти, это все равно не получится. Я тебя не выпущу.

С этими словами он отступил в сторону, приглашая ее войти. Билли Рей, изо всех сил стараясь выглядеть независимой, поднялась на высоченное крыльцо и вошла в этот светлый дворец.

– Огромный дом.

– Да, мне нравится иметь много комнат.

– Много комнат? Да он размером с небольшое государство.

– Ну это ты загнула. Готова к тяжелым испытаниям и непосильному труду?

– Разве баскетбол для тебя – непосильный труд?

– Был. Сегодня он для тебя будет трудом, а для меня удовольствием.

Билли Рей оторопело озиралась вокруг. Холл был огромен, а казался еще больше из-за громадных окон второго этажа. Свет, заливавший помещение, зрительно увеличивал размеры зала.