— Это оттого, что ты оделся как на парад, — поддразнил его Перри.

— Довольно! — рассмеялся Ли. — Перри, просто спрячься за деревьями, когда она будет выезжать утром. Я тебя сам заберу. Это решит все проблемы.

— А что с твоим домом, Ли? — спросил Эндрю. — Я думаю, что кому-то надо остаться с тобой.

— Благодарю, Эндрю, не надо. Если я намерен сам поймать этого воришку, то должен быть ловчее его, Значит, мне надо быть одному.

— Будь на стреме, — грубовато посоветовал Эндрю — Я имею в виду, что мне нравится быть музыкантом. А без тебя нам все придется начинать сначала, а я привык к приличному доходу, сам знаешь.

— Не беспокойся, Эндрю, — фыркнул Ли, — я знаю, что делаю. Ну, по крайней мере, до этого момента знал.

— Я-то в курсе, что ты не дурак, Ли. И что ты знаешь, как позаботиться о себе. Просто — как я сказал — будь осторожен.

— Обязательно.

— Ну, — пробормотал Эндрю тихо, — коль скоро я на эту ночь свободен, пойду-ка поищу приключений.

Он направился к двери вместе с другими, но потом обернулся.

— Ли, Перри, если я вам понадоблюсь, буду рядом с телефоном.

— Я тоже, — добавил Мик поспешно.

— Спасибо, — сказал Ли всем, пожимая плечами. — Может, у меня с головой не в порядке?

Они пожали плечами в ответ. Ни один из них так не думал.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Брин отпирала входную дверь. По ее спине побежали мурашки, а руки затряслись.

— Быстро, тетя Блин! — сказал Эдам, проглатывая «р» в ее имени, как это с ним иногда случалось. — Телефон звонит!

— Я слышу, — буркнула она.

Дверь открылась и закрылась. Мальчишки кинулись впереди нее. Старшие оказались у аппарата одновременно.

— Не снимайте трубку! — крикнула Брин строго, но было поздно — Брайан уже сказал «Алё?».

Брин покрылась холодным потом, когда она наблюдала за племянником, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги, накатывает дурнота.

— Это Барбара, тетя Брин. Что-то про снимок для туристического агентства.

Голос ее не слушался, когда Брин взяла трубку у Брайана:

— Привет, Барб, что случилось?

— Ничего особенного, лапочка. Просто мне нужен еще один снимок игуаны рядом с кактусом. Сможешь мне сделать сегодня, ну где-то между восьмью и десятью вечера?

— Конечно.

— Прекрасно. Принесешь мне завтра.

— Конечно.

— Ты в порядке, Брин?

— Ну да, в полном. Просто устала.

— Ага… Даже я должна признать, что Кондор вел себя как последний мерзавец. Ах да!.. Я же обещала…

— Подожди, Барбара! Я понимаю, что это звучит немного глупо, но не могла бы ты забрать те фотографии?

— У Ли? — спросила явно озадаченная Барбара.

— Да.

— И как бы я могла это сделать? Я же говорила, я все отдала ему. У меня нет ни единого пробника или негатива. А зачем это?

— Ох, ни зачем. Не обращай внимания. Я просто хотела, ну еще раз на них взглянуть.

— Ну, извини.

— Не обращай внимания.

— О'кей, увидимся завтра.

Брин положила трубку, довольная, что хоть на этот, раз работа и дети плотно занимают ее внимание. Она велела мальчикам делать домашние задания, пока она будет разогревать чили, и мысленно поблагодарила Кларенса Бирдси за его консервированное варево со шпинатом, которым они все трое могут сегодня вечером поужинать. Она старалась не думать ни о чем, кроме кастрюлек, сковородок и преимуществах еды из пакетиков.

После ужина она включила «Дисней-канал», выдала детям карандаши и раскраски и наказала старшим присматривать за Эдамом.

— Я буду в лаборатории, и не вздумайте ввалиться туда без стука, если только не случится чего-то чрезвычайного, о'кей? Мне надо проявить один снимок.

Все торжественно кивнули в знак согласия, потом принялись ссориться из-за карандашей — еще до того, как она отперла заднюю дверь, ведущую в лабораторию. Брин держала ее запертой из-за детей. Чтобы войти в лабораторию, надо было проскользнуть мимо шкафа, где хранились ее пленки и снимки, а он почти полностью блокировал дверь.

Она быстро протиснулась внутрь, хотя было бы гораздо проще обойти дом и отпереть переднюю дверь, но Брин привыкла работать в почти полной темноте, и ей не составило труда нащупать в темноте шнурок выключателя верхнего освещения.

Нет, она вовсе не была обеспокоена. У нее не было ни малейшего предчувствия или подозрения.

От того, что она увидела, включив лампу, заполнившую помещение слабым искусственным светом, ей стало плохо.

На мгновение она просто остолбенела. Остолбенела до такой степени, что не могла осознать то, что увидела. Волна леденящего страха, возникшая где-то под ложечкой, прокатилась по телу, парализуя руки и ноги.

Крик застрял в горле, как будто это было в страшном сне, — она почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Картина была ужасающая, и Брин не могла ни крикнуть, ни вздохнуть.

Она могла только с ужасом взирать на полное разрушение, царившее в этой маленькой комнатке.

Фотографии… старые и новые — все были перемешаны в жутком беспорядке. Последние фотографии сорвали с сушилки и разбросали по полу. Раскидали по столу. Все было безжалостно располосовано чем-то острым…

А ее стол! Каждый ящик быв выдернут, содержимое раскидано по углам. Баллоны с проявителем и реактивами были опустошены и разбросаны, так что разгром был полнейшим.

В полуобморочном состоянии Брин подошла к столу, заметив на нем обрывки фотографии.

Она узнала эту фотографию, хотя не сама ее делала. Она была не в фокусе, но Брин ее любила. Это Барбара сфотографировала ее с мальчиками на воскресном пикнике сразу после Рождества.

Но сейчас снимок выражал прямую угрозу. Эдам был отрезан и лежал в стороне, так же как Брайан и Кит. Брин осталась одна, на среднем кусочке, беззаботно и радостно улыбающаяся. Это был такой замечательный, наполненный весельем день… Но теперь ее собственная улыбка показалась Брин издевательской. Злой шуткой над ней самой. Ее маленький дешевый ножик для бумаг был воткнут в фотографию, будто ей нанесли рану — от рта до горла.

— О господи!

Наконец-то она смогла выдавить из себя хоть какой-то звук. Но это был не крик. Это был шепот. Она схватилась за стол, потому что почувствовала, что вот-вот упадет. Свет начал меркнуть в ее глазах, откуда-то на нее наваливалась тьма…

Не шутка, не шутка… Это была не шутка.

Что-то помогло вернуться в сознание до того, как тьма поглотила ее. Это был гнев. Она была напугана до полусмерти, ее лаборатория была опустошена. Ее поразили в самое сердце.