Мальвина…

Ее внучка — сумасшедшая.

И в этом тоже виноват ее муж. Она помнила прелестного ребенка, каким была Мальвина в шесть лет. Помнила ее смех, оглашавший лестницу вишневого дерева, помнила ее игры в прятки в саду, помнила ее горящие глаза, когда они вместе листали альбомы гербариев… Чем она теперь может ей помочь? Только продолжать обманывать ее. Иначе — психиатрическая клиника. Лишь одна навязчивая идея поддерживала Мальвину, заставляла ее вставать по утрам, одеваться, принимать пищу. Эта идея заключалась в том, что Лиза-Роза жива. Вопреки тому, что решил суд, в катастрофе выжила Лиза-Роза, и только Мальвина, ее старшая сестра, была способна возродить ее к жизни, пусть и восемнадцать лет спустя.

Возродить ее к жизни, вооружившись маузером L110…

Матильда де Карвиль склонилась над кустом схизостилиса — одном из последних растений, цветущих до поздней осени. Матильде каждый год удавалось добиться, чтобы в теплице они цвели до конца декабря, — букет из розовых лилий, красных схизолистисов, астранции и белых плумерий на рождественском столе служил предметом ее особой гордости. Матильда знала, что секрет красоты и долговечности лилий состоит в достаточном количестве влаги, и тщательно следила за своевременным поливом.

Ее мысли снова скользнули к Мальвине. К мстительнице Мальвине, вооруженной маузером. «Что ж, должен хоть кто-то стоять на защите интересов Карвилей. Почему бы Мальвине не взять на себя эту роль?»

В ближайшие дни, если не часы, все изменится. Если Лили прочитала записки Гран-Дюка, значит, появилась еще одна помимо Мальвины мина замедленного действия. Гран-Дюк преподнес ей ко дню рождения отравленный подарок. Историю ее жизни. Все семейные секреты, изложенные на сотне страниц.

Секреты двух семейств. И боли будет вдвое больше.

Боль будет такой, что Лили тоже обезумеет. От ярости.

Матильда де Карвиль прошла немного вперед. В зимнем саду астры Красный сентябрь — пурпурные иголочки вокруг золотистой сердцевины — роняли последние лепестки, словно в теплицу тайком пробралась влюбленная девушка и всю ночь гадала: «Любит — не любит»…

В воображении Матильды неожиданно нарисовалась странная сцена, похожая на вещий сон. Она представила себе, как в парк «Розария» входит Лили с маузером в руке. Ее палец лежит на спусковом крючке.

«Да уж, если Гран-Дюк действительно рассказал в своих записках обо всем, что узнал, у Лили наверняка возникнет желание отомстить». Матильда невесело улыбнулась. Ее интересовал один вопрос. Будет ли на пальце, положенном на спусковой крючок, надето кольцо со светло-синим сапфиром, окруженным бриллиантами?

Образ потускнел и исчез. Взгляд Матильды упал на оранжевую астру, сохранившую три последних лепестка.

— С днем рождения, Лили, — чуть слышно прошептала Матильда де Карвиль.

Если б только знать заранее! Она ни за что не наняла бы Кредюля Гран-Дюка. И этот ужасный обратный отсчет времени не начался бы.

Она прошла вперед еще немного, к секретной части своего сада, и обернулась через плечо, проверить, не идет ли кто за ней. Нет, она была здесь одна. Никто не подглядывал за ней через стеклянные стены теплицы. Она нагнулась, раздвинула ирисы и обнаружила за ними несколько побегов чистотела. Матильда любила разглядывать эти мелкие золотисто-желтые цветочки с четырьмя крестообразно расположенными лепестками и пушистым зонтиком тычинок в центре. Когда-то давно чистотел называли «бородавником»… Впрочем, Матильде больше импонировало другое свойство чистотела. Мало кому известно, что в соке чистотела содержится целый набор сильнейших токсинов, что делает растение одним из самых ядовитых.

Но ей это было известно.

Да простит ей Господь это прегрешение.

Она развернулась и вышла из теплицы. Леонс де Карвиль сидел на прежнем месте, неподвижный, как истукан. Лишь засыпавшие его охапки красных листьев шевелились под ветром.

«Мертвое дерево. Бесполезное и уродливое».

Взгляд Матильды де Карвиль обежал родовое владение — розарий, виллу, парк…

«Нет, может быть, не все еще потеряно. Остается имя. Порода. Честь.

Лиза-Роза».

Кажется, она уже рассуждает в точности, как Мальвина.

Вчера вечером у нее мелькнул лучик надежды. Ей позвонил Кредюль Гран-Дюк. Позвонил незадолго до самоубийства. Говорил, что обнаружил в деле новое обстоятельство, полностью меняющее весь расклад сил. Утверждал, что озарение настигло его три дня назад, в последние минуты того дня, когда истекал его договор, и толчком послужил номер газеты «Эст репюбликен». Это случилось в без пяти минут двенадцать.

Неужели она настолько наивна, чтобы ему поверить? И настолько глупа, чтобы поддерживать его грубый блеф?

Гран-Дюк не пожелал сообщать никаких подробностей, отговорившись тем, что ему необходимо проверить несколько последних деталей. Она снова подумала о Мальвине с маузером. Гран-Дюк повел себя как персонаж детектива, обладающий исключительно важными сведениями и, желая набить себе цену, утаивающий их до тех пор, пока его не найдут с пулей в башке.

Матильда де Карвиль прошла мимо обрезанных розовых веток. Наклонилась и руками собрала их, даже не поморщившись.

Как она ни старалась думать о другом, последние слова Кредюля Гран-Дюка не шли у нее из головы.

Они давали надежду.

И воспроизводили ситуацию, с самого начала характерную для всей этой истории. Снова взвешивали жизнь двух семей на весах судьбы. Чтобы одна могла надеяться, вторая должна была потерять все.

2 октября 1998 г., 11.01.

Миромениль.

Елисейские Поля — Клемансо.

Мелькали станции метро. С каждой остановкой вагон постепенно пустел. Поезд то разгонялся, то резко тормозил, словно слепой спринтер на дистанции.

На станции «Дом Инвалидов» в вагон вошла симпатичная девушка. Марк заметил стройную фигурку и аккуратно причесанные светлые волосы, и на миг ему показалось, что это Лили. Но лишь на миг. В метро полным-полно симпатичных блондинок. Рассчитывать на случайную встречу с Лили глупо. Так же глупо слать ей одну эсэмэску за другой — ее мобильник включен на автоответчик. Напасть на след Лили ему поможет внимательное чтение тетради в светло-зеленой обложке. И разговор с Гран-Дюком.

«Варенн».

Народу в вагоне осталось совсем мало. Блондинка давно вышла. Марк машинально пересчитал оставшихся пассажиров. Одиннадцать человек. Из них семеро — чернокожие. Можно подумать, что есть особый закон, запрещающий африканцам разгуливать по тем торговым улицам, под которыми они сейчас как раз проезжали, — Гренель, Варенн, Бабилон… Нет, Марку никогда не привыкнуть к Парижу с его нищетой, равнодушием и людским одиночеством. Ему не хватало Дьеппа — портового коммунистического города, в котором он вырос. Он вздохнул. Разве у него есть выбор? И время поджимает. Он обреченно уселся на скамью и открыл тетрадь.