— Его застрелили позавчера, — ответил Черяга. — Мы не виделись десять лет.

Петр Евграфович задумчиво сощурился.

— Ах вот оно что… — пробормотал он.

— А какое у Вадима было дело к Извольскому?

— Вот уж, поверьте, не знаю. Я захожу в приемную — сидит бритая бошка в кожаной куртке. Просто запомнилось. Может, он и не был у Извольского. Может, он охранял кого-то, кто к Извольскому явился. Хотя… так по виду он не бычок был. Глаза у него были поумнее, чем у простого колотушки.

* * *

Жизнь на центральной улице Ахтарска била ключом. Памятник на площади был окружен плотными рядами лотков, и веселые толстые бабы торговали с лотков мороженым, пончиками и корейской капустой.

Чуть поодаль начинался базар. Стены рынка были увешаны дешевыми бельгийскими коврами, и от этого рынок напоминал средневековый замок, прихорошившийся к приезду императора. Перед рынком на десятки метров тянулись столы и диваны, аккуратно задернутые целлофаном. Целлофан блестел на солнце, и гортанные худые азербайджанцы прохаживались вокруг диванов и зазывали покупателей, и веселые трамваи, дзынькающие вдоль площади были с ног до головы расписаны рекламой «Стиморола» и группы фирм «Доверие».

Двадцатиметровый Маяковский, певец города-сада, стоял посередине площади, и воздетая его рука указывала путь торговкам и хачикам. Выглядел Владимир Владимирович несколько удивленно.

Денис включил радио.

Российские акции в очередной раз подешевели на пятнадцать процентов. В газете «Лос-анджелес таймс» была напечатана статья, объясняющая выгоды девальвации российского рубля. Вчера неизвестными хулиганами был избит мэр города Чернореченска Геннадий Курочкин. Мэр города известен своими симпатиями к шахтерским забастовкам и категорическим отказом применять силу против пикетчиков, требующих у правительства честной выплаты заработанных им денег. В конце недели ожидается прибытие в город Чернореченск вице-премьера Ивана Володарчука.

Кто-то постучал по приспущенному стеклу «Мерса». Черяга оглянулся и увидел человека лет сорока, с жилистыми волосатыми запястьями, выпирающими из летней рубашки, и бледным, слегка испитым лицом. Для бывшего мента Калягин выглядел очень неплохо: свободные брюки-слаксы, короткая стрижка и кожаная куртка явно не турецкого извода. Из кармашка куртки торчало ушко мобильного телефона.

— Ты Черяга? — спросил человек.

Денис кивнул.

— Я Калягин.

Бывший мент легко запрыгнул во внедорожник.

— Ишь ты! — не удержался он от добродушного вздоха, проводя заскорузлым пальцем по безукоризненно ограненному металлу, — почти как у Извольского!

— Почти? — удивился Черяга, — почему почти? У него тоже «Мерс».

— У него не «Мерс», а «Брабус», — наставительно заметил Калягин.

— Что?

— Фирма такая немецкая. Берет «Мерсы»-внедорожники, раздевает их, форсирует двигатель, ставит салон со всякими наворотами, работает только по индивидуальному заказу. Ты если присмотришься к его тачке, то увидишь: у нее сзади звезда, а вместо «Мерседес» написано «Брабус».

— И сколько же такая тачка стоит?

— Поллимона. Не меньше. В зависимости от наворотов.

— И какие же у Извольского навороты?

Калягин оскалил белые зубы.

— Ты его тачку видел? Приглядись. У всех «брабусов» низкая подвеска. Предполагается, что если человек машину за поллимона покупает, то по оврагам он ездить не будет. А у Сляба «Брабус» как на ходулях. Я видел, как он на нем через трамвайные пути сигал. Опять же — анатомические кресла, кондиционер какой-то особый, спутниковая система ориентирования…

— А разве она не запрещена в России? — удивился Черяга и тут же сам понял, что сморозил глупость.

— Ладно, черт с ним, с «Брабусом», — махнул рукой Калягин, — ты же меня не о тачке Извольского позвал спрашивать?

— Кто такой Премьер? Спортсмен? Вор?

— Спортсмен. Но воров уважает. У нас тут раньше Кича был, цеховиков тряс еще при советской власти. Как начался весь этот бардак, народились спортсмены, пошли разборы, Кичу какие-то отморозки застрелили. А Премьер стал на место Кичи. Он тут порядок наводил.

— И как?

— Круто. Подъезжает отморозок к кафе, по нему из автомата, половина в отморозка, а другая — в девочку в соседнем киоске. Мину в подъезде к батарее привязал, знаешь, прямо как в анекдоте: «Вот вам сто штук, вы должны убрать человека, который проживает в доме номер пять в подъезде…» «Спасибо, подъезд можно не называть». Батарея в клочья, человека посекло как в мясорубке, и еще двоим попало.

— А как он на заводе оказался?

— В девяносто третьем бардак был на комбинате — не приведи господи. Сейчас Сляб сидит и ворует, так он централизованно ворует и с умом. А четыре года назад тащил каждый начальник цеха. Петр Евграфыч — золотой души человек, а со всеми ними справиться он не мог. А как ты понимаешь, если каждый начальник цеха обносит завод через маленькую фирмочку, то эту фирмочку бандиты непременно захавают.

— И как же Извольский все это ликвидировал?

— Да не без нашей помощи, — угрюмо промолвил Калягин.

— Что-то ты этим не горд.

— А чего горд? Я тогда замначальника угро был. Вызывает меня к себе Сляб и говорит: поставь Премьера раком. Я как нельзя рад: в тот же вечер налетели на их хату, всех на пол положили, оружия изъяли, что твой Монблан. Проходит две недели — Сляб с Премьером помирились, а вечером меня цап двое и привозят к Премьеру в офис фирмы «Доверие». Тот самый, где мы только что интерьер описывали. «Ну что, — говорит Премьер, — довякался? Ща мы тебе яйца пообрываем». Яиц не пообрывали, а ночь в подвале продержали и хлебало начистили. Наутро выпустили, я бегом в угро, зубы на ходу выплевываю, а в угро приказ: за превышение полномочий слить в опера.

Калягин хмыкнул:

— Ну, по правде говоря, надавали мы им по шеям вполне зубодробительно — так ведь бандиты же! Плюнул я и ушел в охранный бизнес.

— И как бизнес?

— Да ничего. Не всем же городом Премьер владеет. У Сляба негласная такая политика — разделяй и властвуй. Видел на трамвае надпись — «Федерация дзюдо города Ахтарска»? Это мы будем.

Черяга видел на трамваях только рекламу группы фирм «Доверие». Наверное, это у местных крутых была такая мода — украшать надписями трамваи. Дворяне со шпагами украшали гербами собственные кареты, а братки и социально близкие им элементы — общественные трамваи. Областная, так сказать, мода.

— А Негатив что за человек? Чернореченский? — спросил Черяга.

— О, этот будет штука посильнее «Фауста» Гёте. Не чета Премьеру. Мамонт. А Премьер — так, щеночек.

— А отчего такая разница?

Калягин развел руками.