— Да, конечно, я тебя понимаю.

Я вновь попытался увести разговор в сторону:

— Кстати, ты не знаешь, Марсело у себя?

Алисия проигнорировала мой вопрос.

— Ты-то что понимаешь, — вымолвила она с презрением, обращенным явно не в мой адрес. — Я могла бы тебе такого порассказать…

И она мне рассказала. Пока Алисия говорила, у меня росло впечатление, что я несколько раз уже слышал эту историю. Помнится, я подумал: «Быть не может, что и сейчас ее рассказ будет таким же, как и все предыдущие. Но возможно, Алисия уже настолько привыкла излагать события именно таким образом, что не хочет и не может делать это как-то иначе». Она продолжала свои излияния, но попутно я отметил нечто, насторожившее меня: в глубине души я радовался бедам Алисии. Это открытие меня ошеломило. Хотя наши отношения порой и бывали натянутыми, я никогда не испытывал ненависти к ней и, более того, признавал в ней достоинства, которых сам был лишен. В ту минуту я не понял причин своей радости, но со временем пришел к выводу, что сколько бы мы не говорили о своей любви к ближнему, на самом деле мы всегда втайне радуемся его несчастьям, поскольку по сути нас раздражает сам факт его существования.

— Короче: к чертям свинячьим этого Морриса, — подытожила Алисия. — Все кончено. И на этот раз вполне серьезно. Наверное, давно надо было его выгнать, но лучше поздно, чем никогда.

И другим тоном добавила:

— Кроме того, сейчас самое время кому-нибудь основательно заняться факультетскими делами, тебе не кажется?

Я пропустил намек мимо ушей.

— Конечно, ты права, — подхватил я с энтузиазмом. — Ладно, Алисия, мне пора. Не знаешь, Марсело у себя?

— Мне кажется, он в баре, — ответила она, снисходительно улыбаясь, будто я допустил бестактность.

— Пойду поищу его.

Я забрал свою почту и уже собирался выходить, когда Алисия напомнила мне:

— И не забудь про заявку, ладно?

— Не волнуйся, — успокоил я ее. — Я не забуду.

— Кстати, как поживает Луиза?

Невероятно, но я чуть было не ответил: «Прекрасно. Она беременна, ты в курсе?» — но вовремя сдержался. Я знал, что весть о бегстве Луизы еще никак не могла просочиться на факультет; однако временное помрачение рассудка и угрызения совести мешали мне рассуждать здраво, и я на миг испугался, что Алисии все известно. И прежде чем улизнуть, я постарался беззаботным тоном произнести:

— Луиза? Прекрасно. Как обычно.

Я занял очередь в бар и, продвигаясь вперед, заметил Марсело. Он сидел, согнувшись, в дальнем конце стойки, между кассой и дверью белого цвета с окошечком, и задумчиво потягивал первую за день чашку кофе. Старательно оберегая свой стакан кофе с молоком, я пробрался через людскую массу, толпившуюся около стойки, и, оказавшись рядом с Марсело, понял, что его поза объясняется не усталостью, а желанием сосредоточиться: он целиком погрузился в чтение спортивной газеты, отрешившись от многоголосого утреннего гомона, царившего в баре. Поскольку мы почти месяц не виделись, а Марсело в принципе не умел проявлять свои чувства иным образом, то мы поприветствовали друг друга с необычайным пылом. Видимо, он вложил в это приветствие весь энтузиазм, коим располагал на тот час, так что я оставил его дочитывать газету, прекрасно понимая, что только вторая порция утреннего кофе сможет вернуть его к жизни после ночной бессонницы. Пока Марсело приходил в себя, я вооружился терпением и, стараясь не думать ни о чем, кроме своего кофе с молоком, медленными глотками пил обжигающий напиток и скользил рассеянным взглядом по бару. Это было огромное прямоугольное помещение с широкими окнами, нарушавшими монотонную белизну стен, украшенное сомнительного вида гирляндами разноцветных лампочек, свисавшими с низкого белого потолка. В центре зала располагались еще одна стойка и деревянная перегородка, а дальше, за свободными столиками, сквозь огромные окна в глубине, затуманенные пропитанной испарениями множества тел и дымом атмосферой бара, смутно проглядывались зеленые просторы, земляные насыпи, загаженные строительным мусором и отбросами, и скелеты строящихся зданий. За ближайшими к нам столиками, прибитыми к полу, люди разговаривали с непривычным оживлением, а посетители у стойки вели настоящую борьбу, чтобы привлечь внимание двух официантов весьма неопрятной внешности, сновавших туда-сюда через дверь с белыми створками. Марсело сидел рядом с сомнамбулическим видом человека, который только что вылез из постели, едва продрав глаза и не причесавшись. Одет он был неряшливо и безвкусно: мятая кремовая рубашка и серые брюки, перехваченные на высоте пупка черным кожаным ремнем, едва удерживавшим объемистый живот, потрепанные ботинки со шнурками; тень щетины под подбородком свидетельствовала о том, что брился он наспех.

Как и предполагалось, вторая чашка кофе примирила Марсело с действительностью. Отхлебнув пару глотков, он закурил сигарету, провел рукой по волосам, отодвинул газету и, будто только что заметив мое присутствие или только что очнувшись ото сна, хлопнул меня по спине.

— Ну, так как дела? — спросил он. — Как жизнь?

Определенно, для Марсело день только начинался. Я чихнул и высморкался в салфетку. Марсело поинтересовался моей простудой, и я поспешил заверить его, что все в порядке. Затем он заговорил об отборочных матчах «Барсы» и о его любимом городке Морелье: о летних курсах в Морелье, о праздниках в Морелье, о колоритном скульпторе из Морельи, знакомом ему с детства и который, похоже, знавал моего отца. Потом мы между делом обсудили перспективы студенческой забастовки (Марсело сомневался в ее успехе) и проблему с зачислением. Мы поговорили о разрыве Алисии с мужем, весьма обрадовавшем Марсело, поскольку он подтверждал неумолимое действие царящих в семейной жизни законов. Я, со своей стороны, воспользовался случаем и заметил:

— Да, кстати. Мне сказали, что вот-вот объявят конкурс.

— Кто это сказал?

— Алисия, — пояснил я. — По-видимому, деканат уже принял решение.

— Вот чё-о-рт! — протянул он и, вытаращив маленькие мутные глаза, словно про себя произнес: — Не думал я, что все случится так быстро.

— Но ведь к этому все шло, правда? — сказал я, стараясь сохранить присутствие духа, изрядно поколебленное мрачными словами Марсело.

Однако совсем избавиться от тревоги мне не удалось, и, собравшись с силами, еле слышным голосом я задал вопрос, вобравший в себя все страхи, которые не отважился озвучить Марсело:

— Тебе кажется, что слишком быстро?

— Что ты, совсем нет, — поспешил он успокоить меня. — Чем раньше, тем лучше. Я сегодня же попробую поговорить с деканшей.

Задумчиво наморщив лоб, он допил кофе и, сделав последний глоток, бросил сигарету на пол и растоптал.

— В любом случае, я полагаю, что…

Он замолк на полуслове, внезапно его лицо разгладилось, он широко улыбнулся и, воздев руки вверх, воскликнул: