И все же я должен был глядеть в окно. Обязан! Есть такое слово — надо! Я очень осторожно приподнялся, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Славик, стоящий прямо около двери сарая, готовит лимонку и перекидывает ее на ту сторону. Раздался взрыв, потом визг, и это очень подняло мне настроение.

— Стас, что-то еще?

Ну надо же! Я проморгал, как Хельга снова забралась ко мне на чердак. Механически я отметил, что она впервые назвала меня по имени.

— Да, слушай. Ты не знаешь, случайно, можно ли в этой крыше сделать какую-нибудь дыру, чтобы смотреть хотя бы через щель на ту сторону? Если оттуда вдруг как-то ломанутся, Леша их не удержит, а гранат у нас больше нет.

Хельга тут же встала с колен, нашла где-то среди коробок что-то типа ледоруба и начала долбить крышу. Как оказалось, ничего крепкого там и не было. Она проломила дыру, сама же в нее поглядела и спокойно сообщила:

— Стас, соседский дом горит.

Я бросился к ней и сам посмотрел в проделанное отверстие. Языки пламени уже вырывались из окон. Что это? Погромщики решили, что огонь из соседнего дома перекинется на наш и мы уже никуда не денемся? Они уверены, что у них впереди куча времени, их никто не собирается усмирять? Где все эти местные СОБР и ОМОН, если они тут вообще есть? Где внутренние войска? Где армия, в конце концов? Мы же тут долго не продержимся!!!

Бесстрашная (а может, просто непуганая), Хельга в это время подошла к оконцу и так же бесстрастно, как она сообщила о горевшем соседнем доме, сказала:

— Они теперь и наши сараи подожгли.

Признаюсь, у меня что-то оборвалось в животе, и пара секунд мне понадобилась, чтобы собраться и кинуться к ней.

Да, наши сараи были подожжены. Пожар только начался, но, разумеется, тушить его никто не собирался, и явно вскоре тут должно было стать очень жарко. Тут же я услышал стрельбу со стороны улицы. Это был не Леша. Опять стреляли по нам.

Я посмотрел Хельге в лицо. Губы ее были крепко сжаты, она смотрела на меня холодно и вопросительно, в упор. Истинный ариец!

— Что надо сделать? — хрипло сказала она, так что я даже не узнал ее голоса.

— Вообще-то бежать, — пересохшим голосом ответил я.

Прозвучало невнятно.

— У меня есть еще почти два рожка, — продолжил я, — но мы не сможем продержаться. У них тоже, я думаю, есть автоматы или винтовки, их много, и они могут нападать на нас со всех сторон. От узбеков нет никакой помощи. Сейчас киргизы нас просто сожгут.

— Мы не можем бежать, — закусила губу Хельга. — Дедушка не может ходить, бабушка тоже далеко не уйдет.

— Я знаю, — сказал я. — Поэтому мы тут.

Внезапно Хельга кинулась к ящикам и вытащила оттуда приличных размеров тесак.

— Я живой не дамся, — сказала она твердо.

— Молодец, — ответил я. — Дойчланд, дойчланд юбер аллес!

— Зачем ты так, Стас?

— Зачем? — переспросил я, начиная заводиться. — Зачем? Когда я учился в школе, то интернационализм был для меня чем-то само собой разумеющимся. Правда-правда! А теперь, много-много лет спустя, я в дружбу народов не верю. Я вообще в лозунги больше не верю. Совсем ни в какие! Я верю только конкретным людям, да и то не во всех обстоятельствах. И когда я учился в школе, у нас там было много немцев. И я даже как-то не очень думал, что они — немцы. А потом, когда всем стало плохо, внезапно выяснилось, что они и правда немцы. Самые настоящие! И что у них есть еще одна любимая родина — Фатерлянд. И мы остались в грязном и кровавом отстое девяностых, а они отправились в светлое капиталистическое будущее Германии. А вот вы, лично, попали в ловушку. Ну, не повезло, бывает. А наши люди — русские — попали в такие ловушки в Таджикистане, в Киргизии, в Узбекистане, в Казахстане, на Кавказе. Только у них не имелось никакого оружия, а у многих были маленькие дети, которые хотели жить и любили своих мам и пап. Почему я должен вас любить? Ферштеен зи?

Теперь я чувствовал, как во мне поднялась темная глухая ненависть. Конечно, не к немцам. Черт с ними! Они тут ни при чем. Я ненавидел всех этих бывших братьев, из этих бывших союзных республик — начиная с Украины и заканчивая туркменами. Я знал, что наше положение становится безнадежным, но теперь — на эмоциях — я уже считал своей задачей просто убить как можно больше людей, которых я ненавижу, как бы они ни выглядели. Я стиснул цевье.

Хельга смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Теперь ты узнаешь, что чувствовали эти несчастные люди, когда вы в Рейхе жрали свои сосиски и хлебали пиво.

Она молчала. Но мне, честно говоря, было наплевать, что она скажет и скажет ли вообще. И на то, что она обо мне думает — тоже. Мнение сопливых немецких девчонок меня не интересует.

Я расположился справа от окна и снова начал просматривать двор. У меня мелькнула мысль, что в гараже стоит «Порш», и сейчас он сгорит, неизвестно как переживет такую «тяжкую» потерю жадный Игорек, но не успел я додумать это до конца, как откуда ни возьмись у гаража с безумным видом нарисовался сам Игорек. Он распахнул ворота.

— Идиот! — заорал я так, что Хельга даже подпрыгнула от испуга. — Что ты делаешь? Куда? А ну назад!!

Слышал он меня или нет — не знаю. Может быть, ему теперь было просто на все наплевать. Может быть, он ценил свою жизнь дешевле, чем груду этого покрашенного железа. Может быть, его жизнь без этого железа ничего не стоила. Не знаю. Но только он, не обращая ни на кого внимания, выгнал машину из гаража, а потом скрылся из моего поля зрения.

— Твой брат чокнулся, — сказал я Хельге. — Останови его.

Она дико взглянула на меня и рванула к лестнице. Но тут ее нога зацепилась за торчавший наружу черенок лопаты, и девушка со всего маха грохнулась на пол, да так сильно, что не смогла сразу подняться. Я думаю, в этот момент Провидение и разделило навсегда брата и сестру. Я снова выглянул из окна и увидел, что Игорек вывел из дома тяжело хромающего деда, Нину Иосифовну, помог сесть им на задние сиденья, снова скрылся из моего поля зрения (наверное, открывал ворота), сам вскочил за руль машины и тронулся.

Теперь мне стал понятен его замысел. Наверное, то, что он решил спасаться сам, взяв только стариков, бросив даже сестру, не делает ему чести. С другой стороны, я бы с ним не сел. На мой взгляд, это было чистое безумие. Наверное, Славик думал так же, иначе он точно бы пробился в этот автомобиль. Славик, он такой! А раз его там не было и он был в этот момент жив, значит, и он не верил, что Игорек сможет пробиться.

Я бросился к противоположному окну, не отвлекаясь на Хельгу, которая все еще сидела, оглушенная, на полу, и выглянул на улицу. Я был так поражен поступком Игорька, что на мгновение забыл, как опасно высовываться из окон в доме, который обстреливают со всех сторон. Но то, что я увидел… В общем, мне, наверное, нужно было это увидеть.

Сияющий, сверкающий «Порш» с каким-то не очень приятным звуком попытался рвануть, так что даже присел, будто конь, на задние колеса; все же рванул — прыжком, миновал ворота и повернул направо. Игорек реально был хорошим водителем, это было видно невооруженным глазом. Вот только шансов у него, к несчастью, было очень мало. На что он рассчитывал? Неужели забыл, что справа была возведена узбекская баррикада? Он надеялся найти щелку и просочиться? Или он и не планировал спасать свое металлическое сокровище, а просто собирался добраться до баррикады и укрыться за ней, справедливо посчитав, что старикам в их собственном доме точно каюк, а шансы у них есть только за баррикадой? А мы, остальные, молодые, здоровые и профессиональные, как-нибудь и сами выберемся?