Понимая, что за не распознанную вовремя ошибку — психологическую нестабильность члена группы — отвечает и он тоже, Турпал взвинтил свою внимательность до предела. Агрессивность Маарет, которая вместе с ее стрелковой и саперной подготовкой (а главное — подходящим под легенду лицом и не слишком характерным для чеченских женщин высоким ростом) была признана на этапе отбора кандидатов столь ценной, могла погубить все дело. Поэтому за каждый ненавидящий взгляд, который она бросала на случайных попутчиков, на предметы быта и развлечения русских, забывших о том, что в сотнях, а потом в тысячах километрах от них идет война не на жизнь, а на смерть, — за это он ее наказывал. Шипящее слово вслед прошедшему по раскачивающемуся коридору поезда ухмыляющемуся светловолосому подростку с яркой бутылкой «Фанты» в руке, — и разминающий в ладони сигарету Турпал отзывает ее в тамбур и с размаху бьет в живот. Бьет так, что она больше минуты не может дышать, едва не теряя сознание от боли и ужаса подступающей темноты. Гневный, возмущенный поворот головы на поглядевшего ей прямо в лицо русского парня-срочника, откозырявшего на пересадке в Ростове погонам «майора» и вздумавшего улыбнуться его «жене», — и через двадцать минут, когда никто не может их видеть, он опять бьет ее — теперь под колено, носком тяжелого ботинка. Хромала Маарет двое суток, но в поезде это не имело значения, а выходить даже на привокзальную площадь Турпал не разрешил. Все пять часов между поездами они просидели на подоконнике или прошлялись между яркими киосками, сверху донизу заставленными барахлом, едой и питьем. Ударить Гаду ему за все время пришлось лишь один раз, и этого хватило, что характеризовало парня заметно лучше, чем его «маму». Турпал обнаружил сопляка застывшим в потрясении перед стойкой с яркими глянцевыми журналами, усыпанными полуголыми и голыми шлюхами: мишенью для насмешливых взглядов скучающих людей вокруг, мишенью неодобрения продавца. Тогда он подошел сзади и с размаху влепил ему такую затрещину, что Гада едва не рухнул на затертый кафель пола плашмя. Вопль был, во всяком случае, такой, будто он почувствовал, как рухнул. Именно так поступил бы на месте Турпала любой нормальный отец, и порадовавшиеся представлению окружающие проводили смехом Гаду, перепуганного исказившимся от искренней злобы лицом «папаши», а его самого — явным одобрением. Так что все было натурально и в этот раз.

Планируй операцию сам Турпал, и он, разумеется, взял бы с собой проверенных, надежных людей, имеющих опыт не одной и не двух схваток. Гада тоже был обстрелян — и тоже в разы уступал даже тем, кто входил в группу, обязанную прикрывать его, если это потребуется. Способных в одиночку справиться с милицейским нарядом, но не обладающих его детским лицом, ставшим кусочком пропуска для всех троих. Хотя Гада никогда не учился в школе, он обладал живым умом и отличной памятью: и зрительной, и слуховой. По-русски он говорил не хуже, чем сам Турпал, а длинные русские имена и связь между ними запоминал со второго-третьего прочтения, превосходя в этом и его, и даже самого Арзу.

— Старший лейтенант Мещерский, Леонид Борисович, 1979 года рождения, национальность — еврей. Должность — сменный командир охраны учебно-тренировочного центра ЛАЭС. Особые сведения — кандидат в мастера спорта по пулевой стрельбе, второе место на всеармейской спартакиаде 2010 года в дисциплине «стрельба из пистолета». Жена — Валентина, детей нет. Прямо подчинен капитану Аскаеву, Руслану Андреевичу, 1974 года рождения, национальность — башкир…

Высокий голос Гады, сжавшегося сейчас под фанерным коробом фургона за ящиками с гнильем, трясущегося от холода и волнения, Турпал услышал будто наяву. Именно Арзу нашел парня в каком-то третьеразрядном нищем отряде, где тот наверняка сгинул бы уже через несколько месяцев. В последние пару лет, с тех пор как русские перестали дергаться при каждом громком заявлении Рейтер или Си-эн-эн об «очередном всплеске жестокости русской военщины на чеченской земле», дольше пары месяцев действительно действующие отряды такого класса уже не жили. Несколько засад, несколько малорезультативных или вообще не давших никакого результата перестрелок — это был пока весь боевой опыт парня, но в сочетании с его способностями шансы Гады дожить до успеха выглядели более чем пристойными.

Разумеется, одиннадцать человек, из которых почти половина была бойцами «ниже среднего», не могут захватить не то что энергоблок АЭС, но даже какой-то один из ее ключевых центров. Максимум — это находящуюся вне основного контура охраны типографию или, скажем, бойлерную. Но Гада, Маарет и остальные члены группы, которые были такими же, как они, могли сколько угодно верить в свою исключительность, в то, что их выбрали за отличную подготовку или преданность. Дело было в другом. Во-первых, в том, что пытаться добраться до северо-запада России большим числом бойцов, тем более лучших, означало погубить все. Именно эта ошибка была совершена в Нальчике: когда в городе и его пригородах появилось слишком много незнакомых лиц, русские поняли, чего могут ожидать. Похожую ошибку сделали и арабы в 2006-м. Уничтожить 20 британских самолетов в один день — согласиться на что-нибудь менее амбициозное им, наверное, показалось, стыдно. И это при том, что 20 самолетов — это значит по крайней мере 60–80 непосредственных исполнителей: тех, кто нес компоненты жидкой взрывчатки в бутылках и банках, тех, кто готовил их и обучал ими пользоваться, кто покупал билеты и так далее… Когда число посвященных в подробности дела людей перевалило за сотню, контрразведка уже была готова делить ордена, полагающиеся им за головы туповатых гази[11]… А те, кто думает, что контрразведка нецивилизованных русских сильно уступает МИ-6, те почему-то долго не живут. В контрразведке вообще не часто встречаются люди, которых можно назвать «цивилизованными». Те идут обычно в журналистику. Или начинают бороться за права человека. Желательно — где-нибудь поближе к швейцарским Альпам…

В чем еще была причина того, что 11 человек может быть достаточно для успеха — это Турпалу объяснил Арзу. Хотя, конечно, в том, все ли прозвучало вслух, он не мог быть уверен до конца. Но пока все шло так, как им обещали. В лесу собрались все четыре бригады, вошедшие в него с четырех разных сторон, после многокилометрового пешего марша через снег: от остановок рейсовых автобусов, от железнодорожной станции, от сожженной и спущенной под откос замерзшей речки разъездной «Газели» одного из мелких местных совхозов. Ехавшей на ней четверке досталась роль «наладчиков» закупленной и доставленной с опозданием сельхозтехники: согласно договору, совхоз обеспечивал им транспорт от Пскова.

Если бы к утру на пункте сбора у вскрытого тайника с оружием собралось бы только две бригады, почти небоеспособные четвертинки их группы, или вообще удалось дойти кому-то одному, операция отменялась. В этом случае в 7 часов утра предписывалось точно по выученной наизусть технологии уничтожить все содержимое тайника, после чего отходить по индивидуальному для каждой бригады маршруту. На отходе строго запрещалось производить какие-либо активные наступательные действия, даже при полном отсутствии риска для себя. Эта деталь была настолько интересной и необычной, что Турпал в свое время серьезно раздумывал, случалось ли что-либо подобное хоть один раз до этого. Потом вспомнил: да, случалось. Знаменитая пара приказов начала декабря 41-го года: «Начинайте восхождение на гору Ниитака», и, соответственно, «не начинайте». Аналогия была интересная и даже лестная. Осознав ее на последовавшем за окончательным отбором этапе подготовки, в какой-то микроскопический перерыв между практическими курсами и работой с документами, Турпал Усоев задумался так, как не думал, наверное, с самого института…