Однако маленькому Мелодиусу была интересна музыка. А не только скрипка. Ведь музыка живет и в тромбоне, и в виолончели, и в ксилофоне, и в барабане тоже. Поэтому Мелодиус, вместо того чтоб из года в год совершенствоваться в игре на скрипке, потихоньку учился играть на всех других инструментах. Мама никак не могла понять, почему ее мальчика никогда не приглашали участвовать в каких-либо конкурсах юных исполнителей. А Мелодиус никак не мог понять, как можно отдать все силы скрипке, когда есть так много интересного: укулеле и банджо, домра и курай, волынка и балалайка…

Шло время, Мелодиус вырастал из бархатных костюмчиков, а мама начинала понимать, что гениального скрипача — ни юного, ни взрослого — из ее любимого сына не получится.

И мама очень огорчалась. А однажды Мелодиус пришел к маме и сказал, что он уже совсем вырос. И что он нашел дело себе по душе. Он будет работать музыкантом в маленьком цирке — таком маленьком, что нанять целый оркестр директору цирка не по силам. А Мелодиус вполне справится с работой оркестра. И будет путешествовать по разным городам и узнавать, какие еще новые и удивительные музыкальные инструменты существуют на белом свете. Мама хотела заплакать от этой новости, но Мелодиус достал скрипку и сказал, что он сочинил специально для мамы замечательную мелодию. И он заиграл ее, и мама перестала плакать. Потому что скрипка пела о том, что Мелодиус будет скучать по маме в разлуке. Но еще скрипка пела о том, что мир велик и прекрасен, а мамин сын Лодик будет обязательно возвращаться домой погостить при первой же возможности и привозить из дальних краев подарки и новые мелодии, а с дороги писать письма.

С тех пор каждый год пятнадцатого июня, в день рождения мамы, Мелодиус играл для нее на скрипке ту самую мелодию. Иногда ему везло, и цирк оказывался в родном городе музыканта, так что после игры на скрипке он целовал маму, и она кормила его яблочным пирогом с корицей. А иногда получалось так, что мама была далеко. Но Мелодиус все равно играл на скрипке ровно в десять часов вечера, потому что они так договорились с мамой.

Человек-оркестр глянул на часы. Было без трех минут десять. Пора доставать скрипку и смычок. Мама там, дома, наверное, уже испекла пирог и тоже посматривает на часы, представляя себе своего Лодика.

Мелодиус закрыл глаза, откинул волосы со лба и приготовил смычок.

Но в эту минуту кто-то большой и сильный толкнул его под коленки, и Мелодиус кувырком полетел на траву.

— Ой, Мелодиус, миленький, прости. — Миска, которая нечаянно сшибла его с ног, кинулась поднимать музыканта. — Прости, я очень торопилась к нашим, у нас приключилась неприятность или даже беда! Я во всем виновата, я не справилась…

Дело в том, что, когда Китценька скрылась из виду, увезенная фрейлинами во дворец, Миска в тоске и тревоге пометалась еще полчаса у ворот, а потом постаралась успокоиться и улеглась под скамью в дальнем углу площади. Оттуда прекрасно были видны ворота — если бы из них показалась маленькая белая собачка, то Миска бы тут же ее заметила.

Но время шло, начинало смеркаться, а Китценька не возвращалась. Миска почувствовала, что теряет самообладание. Когда отчаяние заполнило душу собаки до краев, она не выдержала, горестно взвыла и кинулась со всех лап домой. В цирке придумают, как вернуть отважную маленькую Китценьку назад.

Мелодиус понял, что играть на скрипке не время. Он схватил трубу и сыграл общий сбор.

В считаные минуты на поляне собралась вся труппа, и Миска рассказала, что произошло.

Казимира, выслушав Миску, молча развернулась и поспешила в свой фургон. Теплая шаль — вот что надо будет маленькой собачке, когда она сбежит из дворца под покровом ночи.

Вот почему, когда Китценька, найдя, наконец, дырку в заборе, выбралась из королевского сада на улицу, первое, что она увидела, — это бегущую по направлению к дворцу Казимиру. Вслед за ней спешили все остальные — и Рио-Рита, и Марик, и Эва, и Иогансон, и Аделаида с Филиппом, и Флик, и Хоп, и Фляк, и Миска, и Мелодиус.

Собачку укутали в шаль, и передавали из рук на руки, и целовали, и тормошили, и говорили: «Как хорошо, что с тобой ничего не случилось», и снова обнимали — словом, все радовались.

А потом все отправились назад. Китценька сидела на руках у Казимиры, уткнувшись носом в шаль. Из-за Казимириного плеча ей было видно, как за забором дворца на крыльце фрейлинского флигеля горит фонарик. Китценька вздохнула и зажмурилась.

— Ну конечно, мы все волновались, когда собаки не вернулись домой вовремя, — вздохнул Иогансон, выслушав Китценькин отчет о пребывании у фрейлин. — Но мы и не думали, что вы такие молодцы.

Миска смущенно кашлянула. Вряд ли она заслуживает похвал, это Китценька умница и отважная.

«И самоотверженная», — тихо подумала Китценька. Она немного сердилась на себя, что кружевная пелеринка никак не могла окончательно изгладиться из ее памяти.

— Однако чем нам может помочь полученная Китценькой информация? Пока ясно одно: принцесса который день корпит над тетрадками, и если слухи о ее школьных успехах преувеличены народной молвой и королевской пропагандой, то мы запросто рискуем просидеть без работы до сентября, — хмуро заметила Рио-Рита.

— Вряд ли мы что-то можем сделать, — поддержал ее Иогансон.

И тут голос подал Марик:

— А если я проберусь во дворец и решу принцессе все ее задачки? За пару часов решу!

— Это опасно! — всплеснула руками Казимира.

— Это самонадеянно, — покачал головой Иогансон.

— Это идея, — кивнула Эва.

Но все замахали на нее руками. Разве можно допустить, чтобы маленький мальчик решал проблемы взрослых людей? Это нехорошо, это возмутительно, это просто детская фантазия — ничего не получится, не получится!

И тут Эва сказала:

— Подождите меня минутку. У меня есть одна вещь, которую я должна вам показать.

Вскоре она вернулась, неся в руках что-то, завернутое в кусок шелковой ткани.

Марик замер и вытянул шею, чтоб ему было все видно. Он уже догадался, что именно принесла Эва. А все остальные смотрели на нее выжидательно.

Эвин рассказ про шкатулку все выслушали в удивленном и заинтересованном молчании.

— Значит, — подала наконец голос Душка из-за плеча Хопа, — нам надо спросить шкатулку, что и кто сыграет главную роль в решении этой проблемы?

— Да, — кивнула Эва.

— А как же мы поймем, что именно надо делать? Вдруг там окажется игрушечная лошадка… похожая на меня. Но я вот абсолютно не представляю, чем могла бы помочь.

— И я не представляю, — сказал Хоп.

— И мы тем более, — поддержали его Флик и Фляк.

— Я бы сделала что угодно, если бы знала, что… — вздохнула Казимира.

— Давайте все-таки откроем шкатулку, — сказал до сих пор молчавший Филипп. — Давайте зададим себе вопрос: что поможет нам скорее получить разрешение на представление. И откроем шкатулку. И будет видно.