Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Диктатор – в античности специфически римская реалия, человек, наделенный правом отменять гражданские свободы в период военной опасности. Эта реалия не была известна греческим полисам, где просто проводилась общая мобилизация, но была необходима в Риме с его сложной системой отношений знати, народа и союзников.
Близких – молва обвиняла во внезапной кончине Сципиона Африканского его дочь Корнелию, мать Тиберия Гракха: в вопросе о земельном законе она стояла на стороне сына, а не отца. Дальше у Цицерона Лелий, как член кружка Сципиона и одновременно кружка Корнелии, был этим поражен и поэтому вскрикнул.
Тут у Лелия вырвался возглас, а остальные глубоко вздохнули, на что Сципион заметил с ласковой улыбкой: «Пожалуйста, соблюдайте тишину, а то вы меня разбудите. Немного внимания, дослушайте до конца».
«Но знай, Публий Африканский, дабы тем решительнее защищать дело государства: всем тем, кто сохранил отечество, помог ему, расширил его пределы, назначено определенное место на небе, чтобы они жили там вечно, испытывая блаженство. Ибо ничто так не угодно высшему божеству, правящему всем миром, – во всяком случае, всем происходящим на земле, – как собрания и объединения людей, связанные правом и называемые государствами; их правители и охранители, отсюда отправившись, сюда же и возвращаются».
Отсюда отправившись – представление о происхождении души из небесного огня восходит к пифагорейцам и вполне разделялось Цицероном. По учению пифагорейцев, душа потому и может оживлять тело, что подражает небесной гармонии, к которой сама восходит.
Позднеантичный комментатор «Сна Сципиона» Макробий замечает, что философы и политики здесь оказываются равно блаженными, потому что как в философии требуется мужество для восхождения к высшим вопросам бытия, так и в гражданской жизни тоже необходимо немалое мужество. Кроме того, политик должен научиться сначала управлять собой, прежде чем управлять государством, а для этого ему надо приобрести все добродетели, которые отличают философа: рассудительность, умеренность, справедливость и многие другие.
Здесь я, хотя и был охвачен ужасом – не столько перед смертью, сколько перед кознями родных, все же спросил, живы ли он сам, отец мой Павел и другие, которых мы считаем умершими. «Разумеется, – сказал он, – они живы; ведь они освободились от оков своего тела, словно это была тюрьма, а ваша жизнь, как ее называют, есть смерть. Почему ты не взглянешь на отца своего Павла, который приближается к тебе?» Как только я увидел его, я залился слезами, но он, обняв и целуя меня, не давал мне плакать.
Перед кознями родных – Макробий увидел здесь вершину гражданской добродетели: заботиться не о своей жизни, а о нравственном благосостоянии окружающих, даже не думая, что можешь погибнуть сам.
Тюрьма – общее место платонизма, тело как тюрьма души, восходит к диалогу Платона «Федон», изображающему мужественную смерть Сократа, и к традиции его комментирования. Тезис «жизнь есть смерть, и смерть есть жизнь» коренится в древнейшей мифологии, но заново он был разработан софистами, Еврипидом и Платоном. Из наших соотечественников Марина Цветаева оспаривала этот тезис как слишком отвлеченный, противоречащий невозможности примириться со смертью близкого человека:
Когда я, сдержав лившиеся слезы, снова смог говорить, я спросил его: «Скажи мне, отец, хранимый богами и лучший из всех: так как именно это есть жизнь, как я узнал от Публия Африканского, то почему же я и долее нахожусь на земле? Почему мне не поспешить сюда к вам?» – «О, нет, – ответил он, – только в том случае, если божество, которому принадлежит весь этот вот храм, что ты видишь, освободит тебя из этой тюрьмы, твоего тела, для тебя может быть открыт доступ сюда.
Храм – латинское слово templum, означало любое открытое место, доступное наблюдению, например, поляну, на которой гадают по птицам или по звездам. Соответственно, так называлась и видимая часть небосвода, где можно наблюдать за движением звезд и их величием. Освободить из темницы тела может только божество – этика пифагорейцев или платоников не допускала самоубийства ни в каких случаях, в отличие от этики стоиков, допускавшей его в исключительных случаях, таких как взятие в плен или неизбежный смертный приговор.
Ведь люди рождены для того, чтобы не покидать вон того называемого Землей шара, который ты видишь посреди этого храма, и им дана душа из тех вечных огней, которые вы называете светилами и звездами; огни эти, шаровидные и круглые, наделенные душами и божественным умом, совершают с изумительной скоростью свои обороты и описывают круги.
В этом абзаце сведены основные тезисы пифагорейско-платоновской космологии: земля находится в центре космоса как небесного храма, все небесные светила одушевлены, человеческие души могут подражать светилам и на небе поэтому станут светящимися и шарообразными, душа вложена в тело по воле высшего ума. Этот ум не просто создал звезды, но и придал им наибольшее ускорение, по любви и милости, и любовь Бога к светилам задает им огромную скорость, как ответ гармонии на любовь. Такая скорость подражает стремительной любви Божией, круговое движение безупречно, так как круг – совершенная фигура без изъянов, без всякой несправедливости, с равным удалением всех точек от центра. И, наконец, ни свет, ни скорость не препятствуют очевидности проявлений божественного ума во всем мироустройстве. Изложенную космологию во многом мы найдем, например, в «Божественной комедии» Данте Алигьери, где она дополнена судом над душами.
Поэтому и ты, Публий, и все люди, верные своему долгу, должны держать душу в тюрьме своего тела, и вам – без дозволения того, кто вам эту душу дал, – уйти из человеческой жизни нельзя, дабы не уклониться от обязанности человека, возложенной на вас божеством. Но, подобно присутствующему здесь деду твоему, Сципион, подобно мне, породившему тебя, блюди и ты справедливость и исполни свой долг, а этот долг, великий по отношению к родителям и близким, по отношению к отечеству величайший.
Цицерон, становясь на сторону платонизма, а не стоицизма в вопросе о самоубийстве, при этом приводит стоический аргумент об «обязанностях», долге перед родиной, который никем не может быть отменен, даже богами. Неотменимость «обязанностей» потом перешла в христианство, например, в представление о неотменимости решений старцев-духовников, изложенное, в частности, в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского.
Такая жизнь – путь на небо и к сонму людей, которые уже закончили свою жизнь и, освободившись от своего тела, обитают в том месте, которое ты видишь (это был круг с ярчайшим блеском, светивший среди звезд) и которое вы, следуя примеру греков, называете Млечным кругом».
