— Как же это тебя угораздило?

По закону «Пуштунвали»[31] афганцу получить в бою пулю в спину равносильно самоубийству. Убитого в спину не выносят с поля боя, не хоронят. Невеста, провожая любимого на войну, обычно советует: «Лучше приходи домой окровавленным, чем невредимым, но трусом», а получив известие о смерти в бою любимого человека, первым делом молит бога, чтобы он не был убит в спину и на него не пала тень подозрения в трусости.

— Как угораздило? — повторяю свой вопрос.

— Сидели в засаде. Душманы нас обнаружили и побежали. Мы — за ними, и вот… — Он развел руками.

«Как же надо было бежать за «духом», чтобы в попу пулю схлопотать?» — подумал я.

Что-то не о том подумал. Хамид сотрудник толковый, смелый… Оказывается, «духи», отступая, швырнули гранату. Одного сотрудника горотдела — насмерть. Хамид успел увернуться, но неудачно.

— Сильно болит? — спрашиваю его.

Кивает:

— Ни сидеть, ни спать не могу.

— Чего в госпиталь не сходишь?

— Был… Все равно болит…

Звоню Тахиру, спрашиваю:

— Занят?

— Говори, что хотел?

— Сможем сегодня Хамида в госпиталь определить?

— Что у него?

— В пятую точку ранение получил. — Предвосхищая вопрос Тахира, говорю: — Был он в афганском госпитале. Вроде подлечили, но выглядит паршиво.

— Хорошо, забирай с собой. С госпиталем договоримся.

Приехав на базу, высадили Стаса на вилле, с Тахиром поехали в госпиталь. В операционном отделении — тишина. Вымерли все, что ли? Даже непривычно… Заглянули в реанимацию. Раненых нет, только медсестра Анюта расставляла в шкафу какие-то пузырьки.

— Привет, Анюта. Вижу, ты сегодня без работы, — улыбается Тахир.

— Типун тебе на язык — час назад очередного тяжелораненого в Ташкент отправили. Хоть немного передохнуть. Вы-то чего пожаловали?

— Анюта, почему в отделении посторонние? — раздается у нас за спиной чей-то голос.

— А что я? Они меня, Виктор Иванович, спрашивали? — оправдывается Анюта, показывая нам кулак.

Не обращая внимания на объяснения медсестры, врач устало обращается к нам:

— Раненого привезли? Только операционную разгребли… Умеешь ты, Тахир, «халяву» подкинуть. Давайте своего афганца.

Тахир подозвал Хамида.

— Пойдешь со мной, — сказал хирург афганцу, а вы, — обратился к нам, — на улице подождите, нечего по отделению болтаться. Не хватало мне за вас от Евдокимовича нагоняй получить.

— Евдокимович — наш человек, — смеется Тахир.

— Это он для вас — ваш человек. А для меня — товарищ полковник, начальник медицинской части госпиталя, — он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Ну, а серьезно, — идите во двор. Анюта, пойдем, поможешь мне.

Виктор Иванович пошел в операционную, афганец поковылял за ним. Было видно, что на кандагарской дороге его сильно растрясло.

Анюта, пробегая мимо нас, вновь погрозила кулачком: «Подкинули работу. Вы у меня еще получите». Мы дружно подняли руки вверх: «С нас бакшиш!»

Сели с Тахиром на лавочку возле операционного отделения, закурили.

— Тахир! Ты Виктора Ивановича давно знаешь?

— Почти два года. Это он с виду суровый. Будешь суровым, — в задумчивости произнес он, — когда сутками от операционного стола не отходишь. Когда бойцам руки и ноги приходится кромсать… Когда на твоих руках умирают пацаны, а ты бессилен им помочь…

Я слушал Тахира и думал: «Это сколько же нужно иметь моральных и физических сил, чтобы каждый день чужую боль и страдания через себя пропускать? Не дай бог такую судьбу, как у них».

Низкий поклон врачам за верность совести и долгу!

— Ну-ка, подвиньтесь. Закурить найдется?

За размышлениями мы и не заметили, как подошли хирург с Хамидом. Виктор Иванович устало сел, закурил предложенную Тахиром «Яву». Глубоко затянулся.

— Два года в Афганистане, но такое вижу впервые, — сказал он, выпустив большой клубок дыма. Снова затянулся. — Только в Афгане такое увидишь, — повторил, улыбаясь.

— О чем ты, Виктор Иванович? — спрашивает Тахир.

— Покажи им, — вместо ответа говорит он Хамиду.

Афганец разжал кулак. На марлевой салфетке лежал осколок от гранаты чуть меньше пятака.

— Ему в афганском госпитале входное отверстие зашили и зеленкой помазали, — пояснил врач. — Еще пару деньков, и наполовину пришлось бы парня укорачивать. Как он этот осколок таскал? Вот народ!..

Афганцы — мужественные люди. Я восхищался их умением терпеть боль, как физическую, так и душевную.

Однажды мне довелось везти из Кандагара в наш госпиталь раненого сотрудника горотдела. Пуля застряла у него в груди. Представляю, какая была боль! Я старался, насколько позволяла разбитая дорога, везти его аккуратнее. На каждой кочке, ямке афганец сжимал зубы и закрывал глаза. Рубашка промокла от пота и крови, но за всю дорогу он не проронил ни звука. Таких людей нельзя не уважать!..

— Будет жить ваш афганец, — бросая окурок в урну, сказал хирург, — но пару деньков ему нужно отлежаться. Антибиотики пусть попьет. Я ему упаковку дал.

— Спасибо, Виктор Иванович. С нас бакшиш.

— Пустое… Впрочем, я в бригаде у начальника штаба музыкальный альбом видел. Мне он понравился. Оригинальная вещь! Достанете? Деньги я дам. У меня через два месяца замена, будет что-то вроде «дембельского альбома».

— Считай, что он уже у тебя. Деньги не нужны. Будет от нас подарок.

* * *

Через неделю мы с Тахиром вручили Виктору Ивановичу обещанный альбом. Про бакшиш для Анюты тоже не забыли.

Альбом Виктору Ивановичу понравился. Выглядел он красиво. Открываешь, и музыка играет. Фотографии в альбоме не клеились, а аккуратно закатывались под пленку. Очень удобно! У нас в группе было традицией на дни рождения дарить такие альбомы. Знакомые дуканщики привозили их из Пакистана. Ни в Кандагаре, ни в Кабуле альбомы не продавались. Простому афганцу они были ни к чему, да и стоили прилично — девятьсот афгани (зарплата сержанта горотдела составляла пять тысяч афгани, рабочего — две).

— Спасибо за альбом. Как там мой «крестник»? — поинтересовался врач здоровьем Хамида.

— Через два дня скакал, словно жеребенок на лугу, — ответил я.

Удивительный народ — афганцы!

— Санек, в кино сгоняем? — предлагает Тахир.