– С этой крепостью турки в Москве уже всех достали, – сказал князь.

– Что, поперек горла стала?

– Наверное. Наши турецкие дела до того запущены, что в любое время может вспыхнуть война, а Персия может ее не допустить.

– Да, турки и здесь нахальничают, – вступил Хворостинин. – Всячески подстрекают горцев против нас, а сейчас провоцируют против нас Шавкала Тарковского. – Тем более нужен мир с Персией, и я его непременно привезу, – горячо говорил князь. – Но и тебе, Андрей Иванович, придется здесь поработать. Шамхала Тарковского надо усмирить.

– Сил-то у тебя хватает?

– Пока да. Мне очень помогают вольные казаки.

– Против них тоже – такой сыр-бор? Но царь и Годунов не думают Турции уступать, – заметил Звенигородский.

– Я не знаю, что бы и делал без казаков, – делился с князем воевода. – Если казаков на Тереке и на Гребнях не будет, то Терскому городку будет большая теснота.

Весь вечер и часть ночи прошли у них в беседе, за чепуркой вина. Звенигородский, хорошо знавший и уважающий Хворостинина, старался мягко и деликатно передать ему обстановку в Москве, волю царя и политику Годунова.

– Посмотрите, нет ли там соглядатаев, – показывая на дверь, сказал князь своим охранникам. Те вышли. А на завтра в реке нашли труп дьяка Тулупьева. Оставшись одни, они продолжали беседу.

– Ну, рассказывай, что там, в Москве? – спросил князя воевода.

– Федор вверил кормило власти Верховной думе. Но первенство в ней с помощью своей сестры занял Годунов.

– А говорят, он в Думе сидит четвертым.

– Это было раньше. А после смерти Никиты Романовича Юрьева он убрал князя Ивана Федоровича Мстиславского, обвинил его в заговоре и сослал в обитель Кирилловскую.

– А кто же сейчас.

– Теперь у трона один Годунов, все остальные сидят подальше.

– Прямо-таки один?

– Нет, конечно. Он еще мирится с Иваном Петровичем Шуйским, который имеет друзей в Думе и приверженцев в народе. Но это видимость.

И действительно в Кремле тогда уже знали, что Борис Годунов оставляет Федору только имя царя. Сам же явно самовластвовал и величался перед троном, закрывая своим надмением слабую тень венценосца.

В сие время Годунов в глазах России и всех держав, сносящихся с Москвой, стоял на высшей степени величия, как полный властелин царства, не видя вокруг себя ничего, кроме слуг, безмолвных или громко славословящих его высокие достоинства, не только во дворце Кремлевском, в ближних и в дальних краях России, но и вне ее, перед государями и министрами иностранными. Знатные сановники так изъяснялись по данному поводу: «Борис Годунов есть начальник земли, а она ему вся приказана от самодержца и так ныне устроена, что люди дивятся и радуются».

1

Через несколько дней в предрассветной тьме из крепости вышел посольский отряд и, держа направление по Тереку, исчез в тумане. Он направился в станицу Червленную, где находился штаб Гребенского войска.

Когда оказия въехала в станицу и земляные валы и засыпанные щебнем плетни остались позади, было уже около семи часов. Уходящее солнце золотило степь, и его закатные лучи багровым светом заливали станичные крыши.

Возок, в котором ехал князь Звенигородский, обогнал шедших вразвалочку стрельцов и первым въехал в ворота станицы.

На кургане, у пыльной дороги, играли босоногие казачата. Возле плетней стояли хозяйки, с интересом поглядывая на прибывших.

– И что это за движение в последнее время? Одни в Россию, другие из России, – делились они меж собой.

Квартирьеры развозили приехавших по местам ночевки. Станица, обнесенная валом и плетеными изгородями, лежала перед ними. Дымок вился над хатами, приятно пахло борщом и печеным хлебом.

У атаманского дома кучер остановил возок, и князь Звенигородский ступил на землю.

– Рады приветствовать вас, Ваше степенство. Добро пожаловать на нашу землю, – приветствовал его атаман.

– Здорово, здорово, вольница, – добродушно отвечал ему посол, подавая руку. Взгляд его оживился, блеснули белые зубы, и улыбка осветила лицо.

– Сотню для вашего сопровождения я уже подготовил. Поведут вас казаки знающие, – продолжал докладывать атаман.

– Добро, добро, казаче! – произнес князь, здороваясь обеими руками с атаманом. – Верно говорит государь – гребенцы нам тут подмога. Да и воевода терский вами не нахвалится.

Атаман перекрестился. А князь стал его расспрашивать о житье-бытье. И долго бы они продолжали разговор, но подошла хозяйка.

– Не пора ли нам повечерять? – спросила она, глядя то на мужа, то на посла.

– Это ты верно сказываешь, мать, люди с дороги. Давай потчевай.

– А вы идите в дом, я сейчас вам фазанины да супу подам! – обратилась она к князю, обезоружив его красотой.

В это время с Терека повеяло холодком. Сизая туча поползла по небу, захватывая горизонт.

– Дождем запахло, – заметил князь.

А туча еще ниже спустилась над станицей. Стало темнеть.

– Ох, батюшки, пронесло бы мимо, а то гляди, какая туча-то злая! – причитала хозяйка, глядя на мрачно нависшую тучу.

– Града б не было, – сказал атаман.

– Вот-вот, я того-то и страшусь. В позапрошлом лете, спаси Христос, аж с яйцо куриное падал. И скотину, и хлеб побило, – крестясь, говорила хозяйка. – А вы заходите, заходите, я ужин уже поставила.

Вскоре в просторной комнате атаманского дома князь с сопровождающими трапезничали и вели непринужденную беседу.

– Турки опять требуют снести Терский городок, – вспомнил он. – Да и острог на Койсу им не нравится. Каково ваше мнение?

– Хватит, два раза уже сносили, чего на поводу у басурман идти.

– А на месте острога они хотят свою крепость поставить. Это нам кумыкский лазутчик сообщил.

– Ну и пройдохи, нас хотят отсюда вытеснить, а сами укрепиться, – усмехнулся князь. – И в этом прав Хворостинин.

Он доел фазанью грудку, выпил чихирю и сказал:

– Выступать будем послезавтра, рано утром. А сейчас спать.

Где-то в горах гремел гром, блескали молнии, а притихшую станицу гроза в этот раз обошла стороной.

2

А в другом доме угощали хорунжего Гладкова, прибывшего с посольством из Терской крепости.

Степан еще издали увидел свой дом. Над трубой кухни-летовки поднимался дым. «Ох, как долго меня не было дома», – про себя подумал казак, когда зашел во двор. Он обошел двор, заглянул в колодец, покачал журавль’. У плиты показалась его жена Марфа. За время его отсутствия она стала стройней и даже похорошела. Она, присев у печки на корточки, закладывала туда мелко нарубленный хворост. Готовился ужин. Как только Степан умылся с дороги, его позвали к столу.