Подхватил Эмму и вышел на задний двор в сад.

Стоило оказаться в тёмном уголке под кустом изумрудной сирени, как Эмма завозилась и вскочила на ноги, стараясь не придаваться сентиментальному порыву понежиться в руках Глера ещё немного.

– Что дальше? – с энтузиазмом спросила она, будто очередной побег разогрел кровь.

– Эмма… Они ищут меня, – и Глер замолчал.

Он сделал шаг назад, а Эмма в каком-то неестественном порыве, будто повинуясь чьей-то воле, шагнула вперёд.

– Что вы хотите сказать?

– Что сейчас… вы можете вернуться туда, – он медленно поднял руку и указал на крыльцо.

Музыка в зале стихла, и теперь слышались только голоса сплетников и твёрдая речь офицера.

Эмма уставилась на пальцы Глера, будто он указал на что-то неприличное, и презрительно скривилась.

– Вы можете вернуться… и сказать… что не ведали, что творили. Что были под воздействием неких сил. Что просто не понимаете, как это произошло. Вы можете снять эти накладные волосы и явиться в своём прежнем виде, думаю, вас даже не узнают, а родители… они замнут дело, я уверен…

– А вы… – она спрашивала не потому, что хотела убедиться, что он в порядке. Она хотела понять не шутит ли он.

Эмма и Глер… в голове укладывалось только так, только два этих имени вместе, в любом порядке.

“О чём он, чёрт возьми?.. Мы хотим с ним в Пино!” – но отвечать Эмма не стала. Ей было отчего-то очень больно, будто внутри всё полосовали острым кинжалом.

– А я поеду в Пино. Я доберусь туда окольными путями, через заповедник. Найду чёртов артефакт и сдам его королю. И меня простят, вышлют из страны или сменят мне имя. Стану кем-то совсем другим… – Глер невольно улыбнулся. – И может однажды… вы придёте в мой дом гостьей. На равных.

Он чуть склонил голову, заглядывая ей в глаза.

– Только я буду чьей-то женой, – холодно ответила Эмма и сглотнула непрошеный ком в горле.

И стало ужасно страшно.

Чужой женой. Будто сейчас она была для кого-то “своей”, будто был мужчина, которого можно назвать “своим”.

Мерзко-то как… хотеть того, чего нельзя, да ещё и стыдиться саму себя, будто в чём-то перед кем-то виновата.

Условности, какие всё это условности! Впервые стало ясно, как отвратительно это общество и этот мир. Как низки его ценности. И она, Эмма Гриджо, графская дочка, аристократка, лицо этого общества – не видела всего раньше… Не видела людей в тех, кто не носил титула, не видела иной жизни кроме той, что вели её родители.

Тоска теперь разъедала глаза ядовитым зельем, и катились слёзы по щекам, как никогда ярко-бирюзовые.

Берег, что начинался за садовым забором, вдруг наполнился шумом волн, которые с невероятной силой накатывали и сбивали с песка оставленные вечером вещи. И собирались тучи над Лавалле, невиданное чудо. Погоду над курортом контролировали очень и очень тщательно, лучшие природные маги, вызванные из дружественных королевств.

– Эмма, я… Вы верите в то, что говорите? – Глер сделал к ней шаг и, наплевав на доводы рассудка, коснулся её талии.

– О чём вы?.. – она обиженно отвернулась. Он смеет спрашивать то, о чём никогда бы не спросил даже близкий человек.

– Нет, сейчас важно знать наверняка.

– Я не…

– Эмма! – твёрдо, уверенно оборвал он.

– Ну что?

– Вы мне… – остановился. – Я вас… – остановился. – Чёрт побери, вы должны понимать, что это всё не шутки. И нет, я не буду рад видеть вас чьей-то женой.

Внутри Эммы с лукавой улыбкой вышла из-за портьеры маленькая хитрая ведьма. Ну же… говори ещё!

– Но я должен знать. Понимать, что вы осознаёте… это не шутки. Нас ищут. Всё становится только сложнее и хуже. Опаснее. Я – покойник. Вдвоём бежать трудно. Я уже давно перестал думать о деле, об артефакте… ради святых, я вообще ни о чём не думаю уже неделю, – Глер повысил голос, а Эмма не сдержала смешок.

В ней бурлил восторг, подобно изумрудному зелью эйфории, что она готовила в колледже. Пузырьки лопались, обжигали. Щёлк-щёлк-щёлк.

– Я вас, значит, отвлекаю, – не справилась с собой Эмма, желая подначить на большие откровения и без того несчастного Глера.

– Вы самое глупое создание, что я встречал, – не стал оправдываться Глер. – Спасите себя. Ради… меня.

И Эмма задрожала.

Она сама не заметила, как с её губ сорвался стон поражения, точно последний крик поверженной охотником птицы. И руки сами потянулись обнять Глера за шею, а он не стал сопротивляться, потому что давно уже думал о том, как попрощается с ней и что при этом сделать напоследок. И горько было, но что поделать теперь, когда совсем рядом дышат в спину те, кто станет решать судьбу беглецов.

Эмма спряталась, уткнулась носом в его шею и почувствовала на щеке поцелуй. Настоящий, тёплый, трепетный.

Завертелась, чтобы вырваться, Глер испуганно разжал руки, решив, что перешёл границу, а Эмма встала на цыпочки и сама его поцеловала. По-настоящему, в губы.

Бывают эти моменты, что слаще мёда и нежнее пёрышка. Ты их хранишь и записываешь в самом сердце. Это и был именно такой момент. Чистый, радостный, как июльское утро. Прекрасный. Они будто впервые учились дышать. Осторожно, медленно касались губ друг друга и, как безумцы, дрожали. И Глер не решался опустить руки на её плечи, так и замер в миллиметрах от кожи Эммы. Оторвался от неё, поцеловал снова и снова, коротко, рвано, так чтобы успеть перевести дух.

Раз, второй, третий, и наконец погладил её шею, щёки, прижался к её лбу своим и шепнул:

– Спасибо, мне есть ради чего вернуться и найти проклятый артефакт.

– Не смейте думать, что я вас оставлю.

Теперь уже Глер простонал что-то похожее на проклятие и притянул к себе Эмму. Отчаянно и зло. Он будто пытался убедить её, что это их прощание, а она его, что это ещё не конец. И пусть такой поцелуй не был приличным и даже подарить