Утро для меня началось в полдень. Даже внутренний будильник, настроенный в изоляторе, дал сбой. А когда я заглянула в комнату Тернера, то убедилась, что для него утро дай бог если к вечеру начнется. Носорог все так же дрых, зарывшись головой в подушки. Я еще раз скользнула заинтересованным взглядом по мужскому телу, оценивая его и при свете дня, хмыкнула сама с собой и тихонько прикрыла за собой дверь. Ну и прекрасно! Раз его надзирательство почивать изволят, я со спокойной душой могу заняться своими делами, которые подразумевали в числе прочего поход до аптеки.

Я искренне надеялась, что ночная импровизация не аукнется мне одной большой проблемой (если не двумя, упаси боже, близнецов у нас в роду хватало!), но сейчас на эту тему старалась не переживать — теперь-то поздно уже! А вот позаботиться о том, чтобы в дальнейшем переживать не приходилось — можно. Не знаю, насколько рассчитывал на «дальнейшее» Мэтт Тернер, но по его вине, между прочим, мне пришлось стоптать подошвы, прогуливаясь до аптеки в соседнем квартале, и выдерживать осуждающий взгляд пожилого фармацевта, выдавшего мне необходимое с таким лицом, будто своим распутством я оскорбила его до глубины души. Я прятала глаза. Старик, вероятно, думал, что от стыда, но мне ужасно хотелось смеяться. На фоне всех моих прегрешений, распутство, право слово, это как вишенка на торте — украшение и пикантная особенность! Настроение было удивительно хорошим. Ровно до того момента, как, свернув за угол, я столкнулась с мужчиной.

Тот раздраженно что-то бросил, поправил шляпу и продолжил свой путь, и со стороны, наверняка, наше столкновение выглядело абсолютной случайностью, вот только после него у меня в руке остался клочок бумаги, который я машинально стиснула, когда он толкнулся мне в ладонь. Внутри что-то оборвалось и похолодело. Я пошла дальше с невозмутимым видом, но с каждым шагом мне казалось, будто я увязаю в паутине. Записка жгла ладонь, и сделав вид, что роюсь в сумочке в поисках носового платка, я прочитала ее:

«В сквере на соседней улице. Третья лавка справа. Сейчас».

И маленькая мерцающая закорючка — магический символ видный только тем, кто стоял у истоков темного движения, кровью вписавшись в участие в нем. Я снова двинулась вперед, комкая в руках платок. Эмоции отступили на задний план. Вообще все. Сотни соображений проносились, крутились, вертелись в голове, грозя просто взорвать мне мозг. Подделать знак невозможно. Имитировать тоже. Он был одной из тех немногих разработок, о которой светлые так и не узнали. Возможно, потому что и далеко не все темные были в курсе, а большинство избранных было уже мертво. Но в начале движения знак очень выручал нас во всем что касалось шифрования и шпионской деятельности. Отсюда выходило два варианта.

Первый, маловероятный: светлые таки сунули в это свой нос и сейчас это проверка и ловля на живца. В него я не верила, в конце концов, даже если и, я всегда могу сказать, что мне просто было любопытно, я пошла посмотреть одним глазком, а потом тут же помчалась к мистеру Тернеру — оповещать и все подобное. И никто не докажет, что я клюнула именно на знак, так что…Нет. Это почти наверняка остатки сопротивления.

Ледяной комок в груди, резко возникший после прочтения записки, никуда не делся, вместо этого словно бы разрастался, покрывая инеем все внутренние органы. Я буквально чувствовала, как медленно леденеют пальцы. Да, я просиживала часы в библиотеке, читая старые газеты как раз для того, чтобы понять, остался ли в живых хоть кто-то, кто мог бы мне помочь. Чтобы найти их, убедить, избавиться от браслетов, и тогда, наконец-то, стать свободной. Но я это делала исключительно исходя из суровой необходимости. Если бы у меня был выбор, я и на пушечный выстрел не подошла бы к остаткам Сопротивления.

А потому…Если бы я их нашла — это одно. Они нашли меня — это совсем-совсем другое. Мое разочарование в Сопротивлении наступило не потому, что мы проиграли. Я разочаровалась раньше, когда поняла, что темная магия делает с теми, кто не воспринимает ее всерьез. А мы — те, кто сильнее всех отстаивал ее право быть полноценной наукой — как оказалось, именно мы и не воспринимали. Не понимали. Ратуя за ее общедоступность, за расширение границ, мы не понимали, что в чем-то светлые очень правы.

Общедоступной ей быть не стоит. И границы установлены не просто так. И очень правильно народ стремительно окрестил ее темной. Прекрасной наукой она была до определенной черты, превращаясь за ней в страшное орудие, уничтожающее и уродующее не только жертв, но и тех, кто держит это орудие в руках.

Я сама была на грани. И мне куда приятнее было бы думать, что я удержалась на ней сама, но это было не так. То, что я сохранила здравый рассудок, не поехав медленно крышей, не потеряв понимание разницы между допустимым и непростительным, было заслугой Эзры.

Я застыла на улице, делая вид, что разглядываю витрину магазина посуды. Эзра и Дэвид — только эти два человека связывали меня-Лизу и меня-Джессику, зная полно обе грани моей жизни. Но Дэвид — это Дэвид. Эзра был женихом Лизы. И любовником Джессики. И другом обеих. Любовь? Между нами не было любви. Взаимное уважение. Уверенность друг в друге. Партнерство. Мы понимали и ценили друг друга. А такого, как описывают в дамских романах — не было. Да я и подозревала, что подобного просто не существует. По крайней мере, я не видела.

Но когда его не стало, вся картина происходящего сделалась для меня еще более четкой. И я бросила Сопротивление. «Крыса» — так назвала меня Стелла. Наверное, она была права. И теперь вопрос — кем считают меня те, кто ждет сейчас на третьей справа лавке, в сквере на соседней улице?.. Не пойдешь — не узнаешь. Ладно, Лиза, утешайся тем, что если бы бывшие соратники хотели тебя убить, они бы сделали это тихо и очень легко…

Лавка пустовала. Я на всякий случай огляделась, пересчитала, сравнила право и лево, убедилась, что не ошиблась. Сквер вообще был совершенно пуст. Я прошлась по усыпанной битым кирпичом дорожке, села на скамейку и достала из сумки потрепанный томик любовного романа. Я брала их в библиотеке, на всякий случай, чтобы оправдать походы туда, и сегодня собиралась этот возвращать.

Что ж, почитаем-с, пока те, кто назначил мне встречу, не убедятся, что за мной никто не следит. Шаги послышались через десять минут. Я даже головы не подняла, делая вид, что все так же погружена в чтение.

— Привет, Джесс, — от хрипловатого голоса над ухом, а вернее даже, от произнесенного им имени, у меня по спине пробежала противная дрожь.

Волна теплого воздуха коснулась лица, окружающий мир чуть дрогнул и застыл в иллюзии — два человека, не обращающих друг на друга ни малейшего внимания. Она — читает книгу, он — кормит голубей. Почувствовав, что чары встали на места, картинка утвердилась и теперь нерушима, я вскинула голову — и увидела, как рядом со мной на скамью опускается Итон Харвис, высокий белобрысый парень с простодушной улыбкой и контрастно тяжелым взглядом. Впрочем, раньше была просто улыбка, взгляд появился много позже.

Он был учеником Эзры, одним из. — Лиза, — невозмутимо поправила я. — Привычка, — пожал плечами Итон.