Муж, как оказалось, звонил на сотовый, мирно лежавший в сумке в машине, уже в пятый раз. Об этом свидетельствовала надпись в левом верхнем углу экрана. Василиса нажала на кнопку с нарисованной на ней зеленой трубкой и поднесла телефон к уху.

– Я все знаю, – сказал в трубку Петр Петрович. Его голос был зловещим.

– Здравствуй, Петр, – ответила Василиса, холодея, – можно уточнить, что именно ты знаешь?

Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал.

– О твоем романе с начальником. Я нашел в твоем портмоне его фотографию. Всю в помаде! И теперь ему не жить! Я надеялся, что после сна моя ярость поутихнет, – бушевал Сусанин, – но только еще больше разозлился. Как ты могла так поступить?!

Василиса Николаевна сидела ни жива ни мертва. В последнее время ей категорически не везло: фирма Рема стояла на грани банкротства из-за Ксении Дюк, и Сусанина вот-вот могла потерять работу, которая ей очень нравилась. Кроме того, она не была уверена, что их отношения с Ремом, которые только-только завязались, выдержат проверку банкротством. Еще Василису беспокоила дочь, очень страдающая от предательства подруги и пожелавшая убить разлучницу. Всю последнюю ночь Сусанина, уже далеко не юная, хотя и очень красивая и интеллигентная женщина, гоняла по городу и рвалась в чужую запертую дверь, а потом лазила по кустам, подворотням, заглядывала в люки и высматривала, не сидит ли Ксения в ветвях на деревьях. Василисе хотелось есть, пить и отдыхать, она уже почти добралась до магазина – и вот поди ж ты… Петр Петрович нашел фотографию Рема!

Заплакав от отчаяния, Василиса нажала на отбой, выключила телефон и поехала обратно – к продюсеру, который, похрапывая, мирно ждал ее на лавочке.

Майя проснулась с сильной головной болью. Солнце постепенно поднималось над горизонтом, в соседней комнате Роман стучал по клавишам, – видимо, писал исторический роман в стихах, заказанный ему одним издательством средней руки. Девушка протянула руку, взяла с тумбочки часы – красивые, золотистые, подаренные Майе сестрой на день рождения – и уставилась на циферблат.

– Надо вставать, – сказала Майка, закрыла серые, близко посаженные глаза и снова упала на постель, – я сегодня пойду на работу пораньше, у меня еще куча немытых пробирок осталось со вчерашнего дня.

В дверном проеме показался умиротворенный Роман. Его рыжие волосы торчали в разные стороны.

– Ты чего так рано? – спросил Тряпкин. – Ты спугнула мою музу. Знаешь анекдот? К поэту приходит муза, а к поэтессе – музык.

– Не смешно, – отрезала Майя, натягивая джинсы с закрытыми глазами. – Я сейчас позавтракаю и уйду, а ты можешь хоть целый день провести с глазу на глаз со своей музой. Или, для разнообразия, с музыком.

– Зачем тебе эта работа, не понимаю, – пожал плечами Тряпкин, – пусть лучше тебя устроит сестра, у нее же свой туристический бизнес. И одежду нормальную купишь, от Гуччи и Валентино, в том, что ты носишь, подруге талантливого поэта ходить нельзя. Вот у моей бывшей жены есть шуба от Елены Ярмак, до пят, стоит, как небольшой самолет, – ну да ты видела ее, шубу эту!

Майя задохнулась от возмущения.

– Я люблю свою работу и горжусь тем, что я химик! – сказала она. – И чем тебе не нравится моя одежда?

Роман хихикнул, завалился на свою половину кровати и вытянул ноги.

…– Ты точно уверена, что хочешь жить у меня? – спросил Рем, готовя кофе. – Предупреждаю, у меня отвратительный, просто ужасный характер. Я тиран и деспот. К тому же я почти банкрот. Вернее, стану банкротом через три с половиной часа, когда большая стрелка на часах дойдет до цифры «десять». Эту квартиру, скорее всего, придется продать. И обстановку тоже. И переехать в «хрущевку» на окраине. Съемную. После чего – начать все сначала: основать еще одну компанию, взращивать и прикармливать артистов… Скажи мне, Вася, как же так получилось, что мы все деньги вложили в Дюк?

– Да, – кивнула Василиса Николаевна, – надо было диверсифицировать инвестиции.

– То-то же, – пригорюнился Фильчиков, потирая побитую скулу. – И Ксению потерял, и по морде получил. Как-то неудачно сложился денек. Одно хорошо – секс был замечательный.

Сусанина покраснела, и ее щеки стали похожи на спелые яблоки сорта Макинтош.

– Спасибо, мне очень приятно, – сказала она, с достоинством выпрямляя спину.

Фильчиков перебрался со стула на широкий, покрытый гобеленом диван.

– Ну и что там твой муж? Недоволен отсутствием прекрасной половины? – спросил он, вольготно разваливаясь на драгоценном антикварном покрывале с вышивкой. – А ведь я, честно тебе скажу, хотел попросить его убить Пуканцева. Уж очень меня достал этот любвеобильный форвард, хотя, посмотрим правде в глаза, он ни в чем не виноват. Просто влюбился не в ту девушку.

Он усадил Василису на диван, обнял ее за плечи и укутал пледом.

– Гордишься, что ты химик? Правильно, продолжай, – промурлыкал Роман, покачивая в воздухе длинной худой ногой, – но ночью ты так здорово рассуждала о том, как все на свете связано и что мир влияет на человека так же, как и человек – на окружающий мир… помнишь?

– Да, – кивнула Майя. Она уже надела джинсы, которые до некоторой степени скрывали у нее отсутствие талии, и натягивала свитер.

– Но ты теоретик, а я сейчас расскажу тебе практическую сторону этой теории. Вот ты носишь джинсы, которые купила на базаре за совершенно смешные деньги, и очень довольна сделкой. Так ведь?

– Ну?

– И ты думаешь, что нет смысла покупать дорогую одежду, потому что она никак не отличается на вид от дешевой. Во всяком случае, первое время.

– Это очевидно, что хорошая одежда носится дольше, но при аккуратной стирке разница почти незаметна. Да, я не скрываю, что за разумную экономию, – сказала Майя. – Все эти дизайнерские вещи по астрономическим ценам не стоят тех денег, которые за них просят. Это в чистом виде торговля воздухом – платить только за лейбл я не намерена…

– Есть только одна проблема, – перебил ее Роман. – Человек в дешевой одежде чувствует себя дешевым. Он изначально ставит себе низкую планку. Одежда – это вторая кожа. И пусть никто не отличает, дизайнерская ли это юбка или ей цена червонец в базарный день. Главное, что это знает сам человек. Люди всегда ведут себя так, как они одеты. В дешевых джинсах ты в любом случае будешь ощущать себя дешевкой.

Майя молча встала. На ее щеках горели красные пятна.

– Это оскорбление, – сказала она.

– Не понял? – удивился Роман. – Где это я тебя оскорбил?

– Ты назвал меня дешевкой! – закричала Майя. – Я работаю, я готовлю, я стираю, я убираю, это моя квартира, ты печатаешь свои стишки на компьютере Полины, твоей бывшей супруги, но я для тебя – дешевка, а она – стерва карьеристская. Мы обе плохие, каждая по-своему! Так? И только ты, Роман Тряпкин, белый и пушистый. Правильно я понимаю ситуацию?