пахло весной, острым запахом перегноя. Листва едва-едва скрывала сквозящую наготу аллей. Аркадий скучным взглядом окинул серебрящуюся от слабенького солнца зыбкую поверхность реки и унес в сердце только холодок свежего речного ветра. Был здесь Аркадий и после, когда цвела царица среднерусских лесов черемуха. Густые гроздья цветов не пленяли его своей красотой. Аркадий не сорвал ни одного бутона, чтобы дать кому-нибудь полюбоваться его пышностью. Он прошел по аллее, сурово сжав губы. При виде потеплевшей реки, играющей у распаренных солнцем берегов искристыми змейками, в его глазах не загорелось радостное сияние.

А теперь, когда отцвела черемуха и только тощие, желтоватые соцветия с засохшими лепестками уцелели кое-где, Аркадию захотелось, чтобы вдруг обнял их ее белоснежный душистый цвет. Ему хотелось, чтобы цветы гирляндами свисали к плечам Сони, чтобы он мог срывать и дарить их ей.

На его счастье, им попался единственный, может быть, куст, еще сохранивший цветы. Правда, это были уже не те сочные весенние бутоны, а маленькие сухие кисточки, уже отдавшие свой великолепный запах жадному воздуху июля. Но все же это была черемуха, и Аркадий с Соней с расширившимися от восхищения глазами стали собирать букет.

Потом они бродили по бульвару, сжимая друг другу пальцы, поглядывали друг на друга и молчали. Солнце опускалось за далекие леса. Мохнатые тени ползли по бульвару. Угасали алые проблески зари на стальном зеркале медлительной реки.

— Соня! Мне хочется, чтобы всегда, всю жизнь мы были вместе… Что бы ни случилось, что бы ни произошло — пускай мы будем вместе… Я хочу, чтобы наша дружба продолжалась всю жизнь, до последнего нашего вздоха!..

Он говорил все горячее, все торопливее и сам чувствовал, что его слова не могут выразить, высказать то, что кипело у него в сердце. И он боялся, что Соня не поймет его чувств и переживаний. Но Соня поняла все, даже то, что он не сказал ей, и все время подбадривала его взглядом, точно подтверждая: да, я все понимаю, я согласна, я разделяю твои убеждения, я люблю тебя, я буду с тобой вместе всю жизнь. Аркадий на ходу подал ей руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Это клятва? — прошептала Соня.

— Клятва! — радостно, торжественно ответил Аркадий.

Быстро темнело. В небе зажглись звезды, отражаясь в чистой, еще чуть серебрящейся воде. Слышен был далекий плеск весел и еще какой-то звук, тонкий и протяжный, как мелодии колеблемого ветром камыша.

— Играют где-то, — сказал Аркадий.

— Да, — подтвердила Соня.

— Подождем или пойдем?

— Как хочешь.

— Я могу с тобой ходить до утра.

— Но мне нельзя! Вот когда я познакомлю тебя с папой…

— Это можно сделать и сегодня!

— Вечером? Это неудобно.

— Неофициально-то я с ним знаком, — засмеялся Аркадий. — Как-то, лет семь тому назад, он отодрал меня за уши: я испортил у вас целую клумбу цветов.

— Помню, помню…

— Как думаешь, прилично будет — заходить к тебе после такого знакомства?

— У меня папа хороший.

— Да я знаю, что хороший: виноват-то был я.

— Я думаю, все уладится.

— Ну, конечно! — согласился Аркадий, и они свернули с Набережного бульвара на Одесскую улицу.

Снова они медленно прошли через весь город и долго стояли в тени акаций, пока Соня не сказала, что нужно торопиться: уже давно одиннадцать.

Расстались у знакомой голубой калитки. И когда, чуть скрипнув, эта калитка закрылась за девушкой, Аркадий бегом помчался домой, к себе в чулан, и ему казалось, что в целом свете не было, не могло быть человека, счастливее его.

Назавтра наступил такой же тихий неповторимый вечер. И потянулись один за другим эти тихие неодинаковые вечера, ежесекундно приближая время больших событий.

КОСТИК ПАВЛОВСКИЙ

Был ли у тебя приятель из знакомой, хорошо обеспеченной семьи? Был ли у тебя товарищ, которого родители любили любовью слепой и безмерной и которому самое дорогое и недоступное для тебя доставалось легко и безбедно?

У Аркадия Юкова такой приятель был.

Впрочем, приятель — не то слово. Лучше бы скакать — одноклассник… Да, одноклассник, это будет вернее. Приятель — это уже первая ступенька дружбы. Еще выше — товарищ. А Костик Павловский — именно о нем сейчас пойдет речь — был просто-напросто одноклассником Юкова.

Конечно, и совместная учеба может означать многое. Одноклассник — не просто первый встречный. С одноклассником можно поболтать часок-другой. К однокласснику можно заглянуть, если выдался невзначай свободный денек.

А у кого он не выдается, свободный денек! Даже у таких всецело занятых, загруженных по самое горло людей, как Аркадий Юков, и то бывают — удивительно даже! — неоглядно-просторные, голубые, ну прямо-таки птичьи дни: лети, куда твоя душа желает!

Костик Павловский только что дописал картину.

Он бросил кисть в стакан, отошел от мольберта и, любуясь своим творением, задумался.

На берегу речки, в кустах лозняка, раздевались две молоденькие, должно быть, разгоряченные бегом девушки. Одна с красивыми стройными ногами, загнув руки через плечи за спину, расстегивала пуговицы лифчика, поглядывая с озорным детским любопытством на подругу, которая, грациозно наклонив тело, снимала платье… На берегу речки валялись пустые корзинки. Вся лужайка заросла синими, похожими на маленькие хрупкие вазы, колокольчиками.

Понимающе прищурив глаз, Костик глядел на свое игривое творение и думал.

Сейчас он был одет по-домашнему, вернее, по-рабочему: на нем был халат с засученными по локоть рукавами, синий, из простой дешевой материи, удобный. Костик называл его «халатом вдохновения». Были у него и еще «халат отдыха» и «халат парадный». В «халате отдыха» он валялся на диване, обедал, в «парадном халате» выходил к гостям, которых считал своими. Костик любил халаты. А вообще-то он одевался разнообразно и со вкусом. Один раз он мог прийти в школу в скромном изящном спортивном костюме. Через три дня он появлялся в костюме из самой дорогой материи и имел вид молоденького дипломатика. Еще через три дня на нем была оригинальная курточка с хитрыми застежками, с пятью или шестью карманчиками. Бывали дни, когда он показывался в простенькой, рядовой одежде, которую носили почти все его одноклассники, но и тогда наблюдательные люди, разбирающиеся в житейских вопросах, могли с уверенностью определить, что этот молоденький, стройный и красивый юноша с чуточку высокомерным прищуром глаз живет в обширной квартире, по крайней мере из четырех комнат, и не нуждается почти ни в чем. Эти же люди могли сказать, что Костик Павловский каждый день ест белый хлеб, сливочное масло и пьет, иногда без особого аппетита, кофе со сливками; он был красиво упитан и выхолен настолько, насколько возможно у физически