– Да что же вы, мсье! Будьте уверены, что, если бы мне было двадцать лет, тогда меня не следовало бы оставлять наедине с Брюно Делором. Он самый красивый молодой человек в Париже, именно за это его ценят все женщины в столице; знайте также, что все они бьются за право взять его на содержание, но он никогда, слышите, никогда не заглядывался ни на какого парня!

– Но я, – промямлил красный как рак Никуда-Не-Пойду, – но…

– Нужно быть таким порочным и сильным, как вы, чтобы воспользоваться его состоянием после солнечного удара. Должно быть, он принял вас за женщину. Это единственное объяснение!

Видя недоверие публики, захваченной этой историей, хотя и несколько шокированной сообщением о профессии Брюно, и откровенное веселье Лоика, Диана сочла своим долгом расставить точки над «i».

– Признаюсь, что только при серьезном солнечном ударе можно увидеть в вас особу, принадлежащую к слабому полу. Но если это не так, то, значит, вы изнасиловали его! Да, мсье! Изнасиловали! Мне неизвестно, какой славой вы пользуетесь в этих местах, но думаю, что дурной! Я не ошибаюсь? – спросила она, резко повернувшись к Арлет, которая аж подпрыгнула.

Размеренный голос, исполненный праведного гнева и превративший клетчатый комбинезон Дианы в римскую тогу, заворожил ее. Это было лучше, чем радио! Но Арлет не знала, что делать, что сказать, оставалось только удивляться. Никуда-Не-Пойду дурно обошелся с этим красивым молодым человеком, таким напыщенным, таким высокомерным?.. Она повернулась к дурачку:

– Менингу! Ты сделал что-то с мсье?

– Что-то?

– Да, что-то. Не строй из себя идиота. Что-то, что ты сделал с викарием.

– С каким еще викарием? – воскликнула Диана, придя в восторг от такого бурного прошлого.

Лоик сделал ей знак замолчать. Менингу выпрямился, глаза его округлились, а щеки порозовели.

– Но я ничего не сделал мсье Брюно! Сначала он не схотел! Да и я сам не схотел! А потом он хотел мне все отдать, а я от всего отказался. Он хотел дать мне коз и фиников, а я сказал «нет», мне ничего не нужно… вот и…

– Тебе ничего не было нужно, кроме часов, – строго сказала Арлет.

– Да, кроме часов. И потом, я не очень-то люблю финики, – предпринял попытку оправдаться обвиняемый.

Арлет повернулась к Диане. Казалось, она удовлетворилась этими объяснениями, но сожалела о потерянном времени. Развеселившиеся жнецы вспомнили о своем долге и направились к двери.

– Ладно, – сказала Арлет Менингу, – ты слышал, что сказала мадам? Она тоже не хочет твоего приятеля. Значит, оставь его в покое и отправляйся на работу. Давай, вперед!

– Ну-ка, пошли, – властно сказал Фердинан.

И готовый расплакаться Менингу двинулся за ними следом, бормоча что-то себе под нос.

– А вы можете поручиться, что он не обманывает? – спросила Диана у Арлет, как только они уложили в постель и напоили липовым отваром беднягу Брюно, превратившегося в куклу, в безвольную куклу. После этого женщины принялись чистить неизвестные Диане овощи, которые, по ее мнению, можно было оставить и в кожуре.

– Менингу, – сказала Арлет, – никогда не врет! Он не умеет врать, бедняга!

Она произнесла эти слова с таким спокойствием, как будто говорила о классическом для психиатрии серьезном заболевании.

– А кто этот викарий?

– Маленький семинаристик, очень пугливый, бедняга! И еще – большой жалобщик. Кюре не знал, как его успокоить.

– Успокоить? Но почему?

– Никуда-Не-Пойду… схватил его… В тот день была гроза. С ним хлопотно только в грозу, тогда нужно прятать от него детей и молодых ребят. А в остальное время он… спокойный. У вас получаются слишком толстые очистки, мадам Диана, – сказала Арлет. – От моих кабачков ничего не останется!

– От кабачков? А это кабачки? Я совсем по-другому представляла себе кабачки, это забавно…

– А какие же, по-вашему, должны быть кабачки? Вы никогда прежде их не видели?

– Никогда, только в запеченном виде.

– Ну что же, сегодня вы увидите их и запеченными; теперь вы знаете, как они выглядят. Вот так-то, мадам, век живи, век учись.

– Ну да, ну да, – сказала Диана с почти неподдельной меланхолией.

Прежде она очень боялась Арлет Анри, теперь же привязалась к ней. («Как же не идет ей ее имя!») Ей хотелось бы иметь в Париже такую подружку, такую «straight»,[13]сказала она про себя по-английски – что делала всякий раз, когда не могла найти нужного слова, а рядом с ней был кто-нибудь, достаточно знающий английский язык, чтобы оценить ее двуязычие; в противном случае, если она не могла найти нужного слова, а рядом никого подходящего не оказывалось, она бросала это занятие. Деревня хороша тем, что всегда можно поговорить самому с собой; это было весьма забавно и, конечно, очень полезно для собственного кругозора. Очень мило. Она постарается делать так же и в Париже. В Париже или в Нью-Йорке. Боже мой, они даже не знали, в какой столице окажутся на следующей неделе, в десяти или в пяти тысячах километрах от своей страны, а может быть, и в какой-нибудь тюрьме. А она здесь восхищается этим Босом! Андре! Андре Адер! Нужно было во что бы то ни стало разыскать Андре Адера! Сказать ему, что они еще живы, чтобы он не отплывал без них, не оставлял их на ферме или еще где-нибудь, к тому же почти без денег. Даже нужда не заставит ее продать драгоценности! В этом она клялась каждому, кто дарил их ей, – своим мужьям или редким любовникам. Она дала эту клятву и самой себе. Слишком глупо продавать драгоценности в спешке, при этом всегда теряешь половину, а то и три четверти от их цены. Впрочем, это относится не только к драгоценностям, к мехам тоже. Продать драгоценности можно только в самом крайнем случае. Короче говоря, нельзя доводить дело до крайности, так-то!

– Вы думаете, что следует положить овощи на одно блюдо, а курицу на другое? Так будет лучше?

Арлет выглядела смущенной. Мало-помалу она поддавалась хитростям Дианы, стараясь все сделать еще лучше, и это было трогательно. Решительным голосом, от которого разбегались куры в курятнике, Диана продолжала:

– Ну конечно же! Нужно разделить кур на куски: отдельно белое мясо, отдельно ножки. Хоть раз люди смогут выбрать то, что им действительно нравится, и не ошибиться при этом!

Арлет согласно кивнула. Силой логики можно было добиться от Арлет всего, даже превратить ее ферму в охотничий домик или в бордель. В конце концов, видя себя в роли Цицерона, Диана пришла в восторг.

– Скажите мне, Арлет… я прошу прощения за свой вопрос, но… у вас нет волос? Уже давно?

– Да что вы такое говорите? У меня все волосы на месте!

Лицо Мемлинг выражало крайнюю обиду, что делало ее менее суровой.

– А откуда я могу знать, так ли это? Вы ведь вечно ходите в своем платке! Докажите мне, что я ошибаюсь, – сказала, смеясь, Диана.