Следователь пребывал в неплохом расположении духа, тепло меня поприветствовал и поинтересовался:

— Ну-с, с чем ко мне пожаловали? Любопытство покоя не дает, не терпится узнать, что нового в ходе расследования? Тут господин Вяткин решил меня измором взять, заходит ежедневно и еще по десять раз на дню телефонными звонками донимает. Впрочем, я на него не в претензии, у каждого своя служба. Да и пишет он хорошо, особенно ловко ему фельетоны даются. И про театр неплохо получается. Один раз, правда, над его рецензией весь город целую неделю смеялся. Я вот не откажу себе в удовольствии пересказать ее вам. Наизусть заучил, благо вся рецензия уложилась в несколько строчек. Два года назад гастролировала у нас в городе труппа господина Прозорова. Слабая, надо сказать, труппа, не чета нынешней. Публика все больше зевала на спектаклях, а то и вовсе расходилась, финала не дождавшись. Так вот господин Вяткин и написал однажды всю правду без обиняков: «Ваш покорный слуга по уважительным обстоятельствам накануне опоздал в театр к первому акту. А второй акт пьесы был таков, что третий и четвертый мы провели в буфете». Вот так, коротко, ясно и абсолютно точно.

Произнося этот небольшой монолог, Дмитрий Сергеевич умудрился помочь мне раздеться, усадить на диван и распорядиться, чтобы нам принесли чаю.

— Слушаю вас самым внимательным образом, — сказал он, усаживаясь напротив меня.

— Меня вот что к вам привело, Дмитрий Сергеевич, — начала я. — Может быть, все это и ерунда, ну да о том вы сами судить будете.

И я рассказала всю историю про постояльца из «Европейской», не упоминая притом Петю. Решила, если станут настаивать, расскажу всю правду, а не станут — то и промолчу.

Следователь выслушал меня предельно внимательно, не перебивая и лишь время от времени кивая головой. После всего этого встал, принес со стола уже приготовленный для нас чай, отдал один стакан мне и только после этого заговорил:

— Слов нег, Даша… — полагаю, наше уже довольно продолжительное знакомство позволяет мне так к вам обращаться? — история весьма странная с виду. Еще третьего дня или даже вчера я бы за нее вынужден был ухватиться. Но вот накануне появился у нас наконец-то подозреваемый. Конкретный, настоящий подозреваемый. Чтобы у вас не было сомнений, я даже позволю приоткрыть вам малый кусочек следственной тайны. Мы занялись проверкой всех мужчин из числа присутствовавших в тот вечер в театре, и в первую голову высокого роста. Три человека из них могли быть в недалеком прошлом людьми военными, то есть вполне способными стрелять столь метко и быстро. Все трое не так давно прибыли в Томск, и нам пришлось проверять их прошлое, рассылая запросы по местам их прежнего проживания. Третьего дня пришли ответы на наши запросы. Так вот, один из этого узкого круга и впрямь в недавнем прошлом служил в армии в чине подпоручика.[41]Более того, внятного объяснения его выхода в отставку не имеется. И еще более того, человек этот, прибыв в наш город, о своем прошлом никому не рассказал ни слова. О настоящем прошлом, потому как при трудоустройстве ему пришлось об этом говорить, но история его оказалась полной выдумкой. Естественно, что нас в первую очередь заинтересовал именно этот человек Я уже получил санкцию на его арест, господин прокурор даже возражать не стал, что за ним редко водится. Но арест не состоялся. Подозреваемый самым непостижимым образом исчез. Сейчас ведется его розыск.

Он помешал ложечкой в стакане, с удовольствием сделал глоток и продолжил:

— Полагаю, нет особой надобности объяснять, что все это означает. А что касается вашего протеже, то в его пользу, несомненно, говорит как раз тот факт, что он-то никуда не скрывается, хотя возможности для того имел и, будь он в преступлении замешан, должен был бы скрыться. Поведению же его существует даже, наверное, некое объяснение. Возможно, романтического характера, к чему я склоняюсь, но, возможно также и криминального. Но пока у нас нет ни малейшей причины заниматься его проверкой.

Пришлось согласиться, что таких причин действительно нет. Тем более что исчезнувший человек и для меня самой выглядел теперь много подозрительнее, чем Петин офицер.

— Могу я все это рассказать человеку…

— Если уверены, что дальше него эти сведения ни куда не пойдут, то можете. А расскажите-ка вы мне, чем сейчас в театре занимаются? До сей поры сожалею, что не видел прошлую постановку, а тут я как раз в субботу свободен буду, так уж не пропущу новый спектакль ни в коем случае.

Я принялась рассказывать, а так как слушали меня с самым искренним интересом, то увлеклась и позволила себе опять передразнить господина Корсакова. То, как он смешно грассировал или пользовался немецким акцентом, репетируя роль Глумова. Дмитрий Сергеевич смеялся до слез.

— Нет, в этот раз никак не позволю себе пропустить такое удовольствие! — заявил он по завершении моего рассказа. — И обязательно приду с супругой, а то она меня забывать стала, столько времени мне пришлось проводить на службе.

— Только, Дмитрий Сергеевич, вы тоже никому не рассказывайте таких подробностей, что я вам доверила. Это, конечно, не следственная тайна, но все же секрет.

— Обязуюсь до самой премьеры не говорить никому ни слова! — шутливо провозгласил следователь, но было ясно, что на слово его можно полагаться.

— Я, должно быть, мешаю вам? — из деликатности спросила я.

— А вот и нет. Сейчас как раз тот редкий случай, когда нет ничего совершенно неотложного.

— Тогда позвольте спросить вас, вам нравится ваша служба?

Не знаю сама, какого ответа я ожидала, но то, что к вопросу моему отнеслись серьезно, меня порадовало.

— Вы, верно, читали рассказы о Шерлоке Холмсе? Мне они тоже нравятся. Но моя служба куда больше похожа на то, что делает инспектор Лейстред, а не на то, чем занимается мистер Холмс. Вот перед вашим приходом сидел здесь один мужик. Приехал на базар, удачно поторговал, весь товар продал. Пошел гостинцы покупать, уж и приценился, за деньгами полез. А тут выясняется, что не один он за его деньгами лезет! Он воришку за руку и схвати! А тот его в лицо кастетом. Злодея сразу повязали, помогли потерпевшему и торговцы, и иные покупатели. И городовой поблизости оказался, но к тому моменту как он подоспел, вору успели уже и голову пробить, и другие увечья нанести. Получилось, что правых совсем не осталось — кругом одни виноватые. А для меня задача: можно совсем все как было записать, но все равно результат разный получится. Весь вопрос в том, когда кастет появился и когда им ударили. Если до того как воришку бить стали, получается, что была кража, а стал разбой. И те, кто разбойника били, почти и невиновны, потому как оборонялись, а разбойнику будет каторга полагаться. Если же наоборот все было, не вор первым ударил, а его самого бить начали, то его лишь за воровство судить надобно. И уже те, кто его изувечил, также наказанию подлежат. И ведь все хитрят, может, закона и не знают в точности, но чуют, что все не так просто, и каждая сторона другую сторону очернить пытается. Да еще у городового синяк образовался, но он о том молчит. Значит, в запале кто-то из тех, кто самосуд вершить пытался, и к стражу порядка успел кулаком приложиться! А позже осознал и откупиться пытается. И городовой подарок возьмет и смолчит. Что тоже есть преступление. Вот такое пустяковое происшествие, а сколько от него головной муки. Опять же и жалко всех, ежели по-человечески. А по-человечески ну никак невозможно, потому как надо по закону!