– И ты меня не боишься.

Ахиллес не придал словам вопросительной формы, однако Катрина все равно ответила:

– И я тебя не боюсь.

Она подошла поближе, остановившись между его ногами. Медленно, подчеркнуто она скользнула пальцами по его рукам и положила ладони на его плечи. Ахиллес замер, не шевелясь. Кэт показалось, что он сдерживает дыхание. Даже сидя на камне, он был достаточно высок, и ей пришлось приподняться на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Она поцеловала его нежно, вопросительно, и их дыхание смешалось. Ахиллес был соленым, как море перед ним, и еще к соли примешивалось сладкое вино... Губы Ахиллеса были мягкими, но все тело – невообразимо твердым. Плечи воина под ее ладонями казались железными, а ладони, которые он машинально положил ей на талию, – жесткими, покрытыми мозолями после тех десятилетий, что они держали боевой меч. И этот контраст – его жесткости и его мягкости – был необычайно эротичным, и Катрина прижалась нему, страстно желая полнее ощутить эту разницу.

Соски ее грудей прижались к груди Ахиллеса. Ее телo отдавалось, таяло в его теле. Их разделяла такая малость – всего лишь ее шелковое платье и его тонкая туника... Кэт застонала, не отрываясь от его губ, и стала целовать Ахиллеса крепче, и тут вдруг его ладони скользнули к ее ягодицам, и Кэт ощутила его легендарную силу, в то время как его губы впились в ее рот, а его мужское естество, горячее и напряженное, уткнулось в ее живот. Она прижималась к воину, терлась об него, и ей отчаянно хотелось, чтобы они немедленно легли... хотелось, чтобы их тела не разделяла эта чертова одежда... хотелось, чтобы...

– Нет!

Ахиллес со сдавленным вскриком оттолкнул Катрину и, перепрыгнув через камень, отскочил от нее на несколько шагов.

– Но что... – заговорила Кэт, делая шаг к нему.

– Стой!

Это слово прозвучало как приказ, наполненный ледяным холодом, и Катрина повиновалась. Голос Ахиллеса стал как будто еще ниже, в нем прорезалась грубость, резкость и что-то еще, совершенно незнакомое и непонятное. Воин вскинул руку ладонью вперед, как будто готовясь оттолкнуть женщину, если она сделает еще шаг. Вторая его рука лежала на талии, Ахиллес согнулся. Его как будто охватил приступ непонятной боли, он задыхался.

Кэт отчасти понимала, что сейчас с ним происходит. Она словно нажала на спусковой крючок, и Ахиллес теперь боролся с тем, что богини описывали как ярость берсеркера. Ладно. Отлично. С этим можно справиться.

– Ахиллес, тебе нужно окунуться в воду, – сказала Катрина ровным профессиональным тоном.

Он посмотрел на нее, и Кэт с трудом подавила вспыхнувший страх, когда увидела, что его лицо, все его тело как будто начали меняться, Ахиллес становился более рослым, крупным, могучим... Его глаза сверкали в темноте зловещим темно-алым светом, напомнившим Катрине подсохшую кровь.

– Что ты говоришь?.. – Ахиллес с трудом выдавливал из себя слова, перемежавшиеся тяжелыми вздохами.

Кэт собралась с силами, заставив свой голос звучать все так же ровно и спокойно.

– Ты должен нарушить тот замкнутый процесс, что происходит внутри тебя... ты должен создать помеху той реакции, что пытается сейчас развиться в твоем теле. Окунись в воду! Это должно помочь.

Ахиллес начал пятиться к волнам, двигаясь неуверенно, с трудом. И перед тем как окунуться в море, он пронзительно крикнул Катрине одно-единственное слово:

– Беги!..

И Кэт, хотя это было совершенно непрофессионально, бросилась бежать. Черт побери, да что такое вдруг навалилось на Ахиллеса? Ей ведь и раньше не раз приходилось видеть, как люди борются с приступами гнева, – она даже видывала мужчин, которые впадали в безумие из-за неуправляемого гнева. Но они не менялись при этом физически, однако она была совершенно уверена, что тело Ахиллеса стало больше, сильнее, на нем как будто появилось еще больше шрамов, и...

– О-ох!

Кэт налетела на Одиссея.

– Полегче, царевна, полегче, – сказал тот.

Он ухватил Катрину под локоть, чтобы не дать ей шлепнуться на зад. Но заметил ее побелевшее лицо и растерзанный вид и прищурился.

– Ахиллес.

– Да, – кивнула Кэт, пытаясь восстановить дыхание.

Одиссей встал так, чтобы Катрина очутилась за его спиной, и вгляделся во тьму.

– Не слышу, чтобы он приближался. Что, на него напали люди Агамемнона?

– Нет...

– Значит, эти люди напали на тебя? – Он взял Катрину под руку и повел к лагерю, – Мирмидоняне этого никогда не простят. Я должен сказать им...

– Одиссей, погоди! Никто на меня не нападал. Ну, в общем... я хочу сказать, Агамемнон никого не посылал сюда.

Одиссей замедлил шаг и задумчиво уставился на Катрину. Потом его глаза внезапно округлились.

– А... понимаю. Берсеркер завладел им, когда вы были наедине.

– Да.

Одиссей снова оглянулся на морской берег.

– Но он, похоже, с ним справился. Он не гонится за тобой.

– Я сказала ему, чтобы он окунулся в воду, – пробормотала Кэт, – Он так и сделал, а мне приказал бежать.

– Ты приказала великому воину Ахиллесу окунуться в море, когда на него накатил его великий гнев? – Одиссей расхохотался, – Я бы многое отдал, чтобы увидеть такое!

Катрина нахмурилась.

– Ничего смешного тут нет. Он... он начал меняться!

Одиссей сразу посерьезнел.

– Ну да. Это и есть цена того выбора, который он сделал много лет назад. Или, скорее, это часть цены.

– Не понимаю. Я думала... ну, когда слышала разговоры о нем, я думала, он не может совладать с собственным гневом. Но то, что я увидела, то, что с ним начало происходить... это нечто совсем другое, гораздо большее.

Они добрались до шатра Ахиллеса и уселись на скамье неподалеку от входа. Воины, закончив ужин, разошлись, костер едва тлел. Кэт чувствовала, что лагерь не спит, что он настороже, но при этом вокруг никого не было видно. Она посмотрела в умные глаза Одиссея.

– Мне бы хотелось попросить тебя... объясни, пожалуйста, что же все-таки происходит с Ахиллесом?

– Царевна, я не уверен, должен ли я...

– Афина пожелала, чтобы я помогла великому воину – вызывающим тоном перебила его Кэт.

И как она и ожидала, упоминание покровительницы прославленного воина оказало на Одиссея мгновенное действие.

– Что именно ты желаешь знать?

– Я видела, что он начал меняться. Физически. Что с ним происходит?

– Я был тому свидетелем много раз, и каждый раз меня это снова пугало и вызывало благоговение, – ответил Одиссей, – Когда Ахиллес сильно возбужден – будь то от боли, или страха, или от какого-то другого чувства, – ярость берсеркера, которой одарил его Зевс, пробуждается в нем. Это выглядит так, словно в Ахиллеса вселяется некий полный гнева и ярости бог.