22 апреля 1548 года король отправляет письмо своему Большому совету, то есть личному, как мы бы сейчас сказали вневедомственному, апелляционному суду. Из этого примечательного документа[165] выясняется, что в ответ на жалобы Кавелье и его жены (она впервые названа по имени, Перетта, но форма имени самого Кавелье по-прежнему дается уменьшительная — Филиппо) по поводу притеснений, дурного обращения и ущерба со стороны Жана Кеснеля, причиненных им во время следствия, расследование (information) было поручено бальи города Эвре и его лейтенанту. Но они, как следовало из очередной жалобы Кавелье, оказались связаны с Кеснелем узами родства и свойства и поэтому также подлежали отводу, о чем Кавелье составил письменное заявление для судебных секретарей. Вероятно, на этом этапе дела и было составлено упомянутое королевское письмо.

Однако 19 ноября, после получения нового отвода, король дал поручение бальи Руана и его лейтенанту «быстро и тайно произвести расследование по форме»; материалы расследования, запечатанные малой канцлерской печатью, надлежало затем доставить в Частный королевский совет, который должен был вынести решение.

Жалобы и опасения подследственных вполне понятны — и их руанские судьи, и те, кто был призван контролировать процесс, да и те, кто должен контролировать контролеров, были людьми одного круга, связанными если не родственными связями, то корпоративной солидарностью. Их дело могло быть попросту положено под сукно. И они вот уже третий год оставались в заточении, во власти следователей. «Этот Кавелье и его жена нас всепокорнейше просили передать этот процесс судьям, не заподозренным и не подлежащим отводу», — гласит текст королевского письма.

Со стороны подследственных было бы слишком оптимистично надеяться на то, что монарх заинтересуется их судьбой. Но факты нарушения судебной процедуры, самоуправство комиссии, назначенной еще предыдущим королем, случаи кумовства в местной судебной курии могли привлечь внимание если не самого короля, то людей из его окружения. Ведь в это время, уже полностью приняв родительское наследие, Генрих II стал замышлять широкомасштабные преобразования, а точнее наведение порядка, начав наступление на местные вольности. Похоже, что комиссия Жана Кеснеля представала в глазах короля уже не в столь выгодном свете, как год назад. Его и других членов комиссии называют «мэтром Жаном Кеснелем, советником нашей парламентской курии в Руане, называющим себя (!) комиссаром нашего досточтимейшего господина и отца короля, да спасет Господь его душу, по делу о реформации фальшивой монеты, и мэтром Робером Бюлтом, так называемым порученцем (комиссаром) прокурора».

Похоже, что люди из Частного совета, то есть из штаба королевских преобразований, решили сделать из этого казуса далекоидущие выводы:

В письме содержалось поручение бальи Руана или его лейтенанту, который осуществлял это расследование, отправить скорейшим образом дела в Большой королевский совет, а «настоящий документ дать на ознакомление указанным Кеснелю и Бюлту». Письмо датировано 22 апреля 1548 года и засвидетельствовано об ознакомлении с текстом «благородным человеком Робером Бюлтом».

Итак, король, точнее чиновники из его Частного совета, передал дело в Большой королевский совет, действовавший непосредственно от имени короля. Казалось, в деле Кавелье назревает благоприятный для него поворот. Во всяком случае, ему, а скорее всего, его другу Гонду, известному нам по цитировавшемуся выше акту дарения, удалось ознакомить нужных людей в Париже со своей версией дела.

Однако и руанские судьи не дремали. Со времени передачи дела в Большой королевский совет не прошло и двух месяцев, как король направил в свой суд уже совсем другое письмо, датированное 4 июля 1548 года, где дело предстает в ином свете. Оказывается, после отвода Жана Кеснеля его заменили

Итак, супруги потребовали отвода, адресуясь, согласно обычаю, в Большой совет, и дело было выведено из парламента Руана в особое производство. Но выяснилось, что Кавелье в своей жалобе не упомянул, что после отвода судьи Кеснеля дело вел другой судья — Постель. Поэтому король распорядился не забирать дело в Большой совет, а отослать его назад в парламент Руана. За короля это письмо подписал ординарный мэтр прошений Роберте.

И вновь появляется запись другим почерком:

Примечательно, что в этом столь зловещем для подследственных письме не упоминалось о Частном королевском совете. Напротив, в адрес Кавелье слышны скрытые упреки: фальшивомонетчики-де пытались сорвать судебный процесс, подавая ложные апелляции. По всей видимости, люди Кеснеля, получив предыдущее королевское письмо, запустили ответную бумагу и действовали по своим проверенным каналам: скорее всего, через старых служак покойного короля то ли из членов Большого совета, то ли из числа докладчиков прошений королевского дворца (тот же Роберте, который и составил текст этого королевского письма, принадлежал к старой чиновной фамилии). Возможно, сработали старые связи, или знакомство с обстоятельствами дела выявило очевидную надуманность заявлений Кавелье, не исключено, что «старая гвардия» выражала недовольство прытью реформаторов из Частного совета короля, а скорее всего, все причины подействовали вместе. В результате супруги вновь были отброшены на исходные позиции. У «Филиппо» еще хватило самообладания запросить копию этого страшного для него документа.