Видимо, вследствие пережитого жители Септимании через несколько лет, когда их областью, да и всей южной Галлией, завладели новые завоеватели — вестготы, — не решились оказать им сопротивление. И потому новая оккупация обошлась без обычных в таких случаях притеснений местного населения, что не преминул подчеркнуть Сабатье в своем сочинении.

Вторжение вандалов и их спутников на Пиренейский полуостров в октябре 409 г. было облегчено наличием у восточных отрогов Пиренеев большой римской дороги, ведшей через Нарбон Мартий (современную Нарбонну) и Русцин (Русцино) в Тарракону (нынешнюю Таррагону) и долину Ибера (сегодняшнего Эбро). Кроме того, в распоряжении пришельцев имелась узкая, но тем не менее надежная дорога, ведшая через восточнопиренейскую область Цеританию (современную Сердань). О том, какая из этих двух дорог была избрана странствующими германцами, свидетельствует учиненное ими разрушение до основания живописного города Юнкарии (современного каталонского Фигераса, известного, в первую очередь, музеем Сальвадора Дали), расположенного на подступах к перевалам. Городская жизнь на месте пепелища восстановилась лишь через восемьсот лет (!) после постигшей Юнкарию катастрофы. Вандалы, аланы и свебы, возможно, павшие духом после казавшегося им бесконечным дальнего похода, и ослабленные периодическими боями, ворвались на Иберийский полуостров через широкую седловину горного хребта севернее Ла Жункеры (также отождествляемой некоторыми авторами с древней Юнкарией) — горный проход, к которому с территории Галлии дорога вела круто в гору, а южнее седловины — шла постепенно под уклон. Сегодня по ней проходит скоростное автошоссе Нарбонна-Валенсия.

Великий Западный поход — самый продолжительный из всех, проделанных когда-либо каким-либо из германских народов, приблизился наконец к своей цели. Невольно задаешься вопросом: а почему вандалы со своими союзниками и спутниками не остались в Галлии? В той самой Галлии, в которой им нашлось бы достаточно места (в противном случае там всего три года спустя не смог бы разместиться многочисленный народ вестготов)? Впрочем, галлоримляне, конечно же, прекрасно понимали разницу между оказанием гостеприимства озверевшему от тягот дальних странствий и полуголодному, явившемуся почти из ниоткуда, из почти потусторонней и казавшейся из-за своей отдаленности Аидом, преисподней Паннонии, отупевшему от лишений скопищу германо-сарматских разбойников и оказанием гостеприимства прибывшим, во главе с получившим римское образование, прошедшим римскую военную школу царем, из расположенной сравнительно недалеко Италии вестготам, гарантировавшим местному населению, в отличие от вандальской «грабь-армии»! — надежную защиту и поддержание порядка. И потому, смирившись с приходом вестготов, видимо постарались сделать пребывание вандалов «со товарищи» в своем благословенном крае как можно менее уютным (хотя это и не отражено в хрониках, описывающих лишь бедствия, связанные с приходом вандалов).

Именно своими бесчинствами в Галлии в 406–409 гг. вандалы, вероятно, заложили основу для великого ужаса, вызываемого с тех пор их появлением повсюду. До того они были известны лишь отдельным хронистам. Теперь же их имя было на устах жителей всех галлоримских городов. Хотя Григорий Турский, описывавший события вандальского дальнего похода сотню лет спустя, порою называет свебов «аллеманами», он четко выделяет из всех варваров вандалов (хотя и путает порою имена их царей). Скорбная весть о великом опустошении вандалами римской Галлии донеслась даже до Британии, где еще размещались вполне боеспособные римские авксилии и даже легионы. Они провозгласили императором военачальника, носившего типично императорское имя Константин. И этот свежеиспеченный август-узурпатор Константин III, хорошо осведомленный о скуке, снедавшей его воинов в условиях неприветливого (особенно для воинов-южан) британского климата, решил дать им, так сказать, поразмяться. С достойной уважения стремительностью переправился он через Британское море (современный Ла-Манш), высадился близ Бононии (современной Булони) и открыл охоту на германцев и аланов, грабивших западную Галлию. Впрочем, возможно, энергичный Константин решил упредить попытку этих варваров переправиться через пролив и высадиться на Британских островах (о чем еще пойдет речь далее)…

Возможно, весть о приближении самого римского императора (законного или же незаконного — неважно), чей экспедиционный корпус быстро обрастал римскими войсками, еще остававшимися в Галлии, и местными ополченцами, послужила главной причиной того, что вандалы, после незначительных стычек с воинами Константина, предпочли уйти подобру-поздорову из Галлии в Испанию. Или же сильная распространенность в галльских землях христианства в его римской, православной, кафолической, чуждой вандалам и свебам, форме, побудила царя Гундериха и его князей-спутников не останавливаться на полпути, чтобы, так сказать, «дойти до последнего моря»?

Как бы то ни было, Галлия облегченно вздохнула, не веря поначалу собственному счастью, после ужасов Юлии Битерры, после мученической гибели столь благочестивых мужей как праведный епископ Приват, или другой епископ — Венут, павший жертвой пришельцев с севера, уже перед самым их уходом в Испанию… Иных же злодеяний, хоть и отпечатавшихся в памяти благочестивого и богобоязненного потомства, вандалы, думается нам, не совершили. Не убивали они, скажем, Дезидерия, епископа города Цивитас Лингорум (Лангра), или Антидия, епископа Весонтиона-Безансона. Оба галлоримских города лежали в таком отдалении от пути, которым шли вандалы «со товарищи», что вряд ли даже их отдельные отряды, провиантские команды или же разъезды, отдалившиеся максимально от вандальских главных сил, могли до этих городов добраться…

Но все это уже не могло помочь вандалам. Их репутации, имиджу (как выразились бы сейчас) был нанесен непоправимый ущерб. В сотнях монастырских хроник и житий святых на все лады склонялось теперь лишь одно только слово — слово вандалы. Оно обрело печальную известность во всем цивилизованном (т. е. античном, грекоримском) мире. И все, что творили в Галлии впоследствии бургунды, аллеманы, франки, готы или даже гунны, смешивалось в памяти потомства с величайшим бедствием, что принесло на избалованные долгим «Пакс романа», «римским миром» (кратковременные попытки сепаратистов отделиться от империи и крестьянские восстания «багаудов», или «бакаудов» — не в счет) галльские земли вторжение мигрирующих вандалов «со товарищи» в 406–409 гг. Несправедливая судьба, как видно, предназначила вандалам считаться главнейшими, после римлян, виновниками гибели большинства христианских мучеников. Но, в отличие от римлян, не утративших в глазах потомства, вследствие этого возводимого на них обвинения, свой высокий исторический ранг и величие своих свершений, вандалы, странным образом, продолжали (и доныне продолжают) жить исключительно в свидетельствах своих противников, от готоалана Иордана до Прокопия, секретаря восточноримского стратига Велизария, от блаженного Иеронима (о котором еще будет подробно рассказано далее), знакомого с вызванными вандальским нашествием бедствиями лишь по слухам, до галльских клириков — потрясенных по гроб жизни очевидцев, или, как выражались раньше, самовидцев, ужасов, творившихся при взятии вандалами Дурокортера-Реймса, Торна-ка-Турнэ, Атребат-Арраса, Амьена-Амбиана и многих других городов. Даже один из последних поэтов-язычников величественно издыхающего Рима, дважды проконсул (т. е. последовательный правитель двух провинций Римской «мировой» империи — Ахайи и Африки, будущего последнего прибежища вандалского народа-странника) Руф Фест Авиен, отпрыск древнего этрусского рода из Вольсиний, удостоил злодеяния вандалов упоминания в своем георафически-историческом стихотворном учебном трактате «Ора Маритима» («Описание морского побережья»). Так вандалы, со своей не просто, так сказать, подмоченной, но прямо-таки загубленной навеки репутацией, начали свой путь в бессмертие — но также в «черную легенду», обеспечившую им прочное место на «темной», или, если уважаемым читателям угодно, «теневой» стороне всемирной истории…