— Я так понимаю, вы не только с этими друзьями пообщались?

— Не только, — согласился Ефим. — Есть еще друг в Сыктывкаре. Это под две тысячи километров от нас. У него несколько лесопилок. За опилки пожарные штрафуют нещадно. А их немерено, и каждый день все больше. Сжигать — не приветствуется. У него, по сути, то же предложение. Он оплачивает все расходы, платит за утилизацию каждой тонны, а партнер превращает опилки в продукт. Вариантов — два. Либо в плиты, что сложно. Либо в топливные брикеты, что гораздо проще. Или хоть в космос их отправляет, ему без разницы. И то же самое условие: его к работе, кроме финансовых вопросов, не привлекать.

— Опять интересно, — сказал Чистов.

Здесь, правда, его несколько смутило расстояние до поставщика сырья. Поскольку сырье дешевое, оборудование нужно будет ставить там. А значит — постоянно ездить, особенно на первых порах.

— Сами-то какую из трех считаете наиболее перспективной? — спросил Владимир.

— Четвертую, — усмехнулся Береславский. — Этот мужик, с экодеревней, подписал под нее государственные деньги. Большие. И не собирается их тырить. Но лучше всего, на мой взгляд, там делать не сельхозпредприятие, а коммуникационную площадку для экотехнологий и оборудования. Подтягивать всех — производителей ветряков, тепловых насосов, микрогидротурбин, солнечных коллекторов и батарей. Им это будет выставка с продажей. А целевую аудиторию нагнать на всякие приманки: экодеревню, опытные поля, экосельхозтехнологии. Ну, чего я тебе объясняю, ты же сам из рекламного бизнеса.

— Какой из меня рекламист, — усомнился Чистов.

Но действительно все идеи казались привлекательными.

В них было главное, то, что отличает бизнес от пустого трепа: понятный сбыт, реальное финансирование и сильная потребность в реализации идеи у тех, кто ее продвигает.

— Я тебе подробности на почту кинул, — продолжил Береславский.

— Спасибо, профессор. Все внимательнейшим образом изучу.

Но из громкоговорителя его телефона уже неслись короткие гудки — Ефим Аркадьевич Береславский был, безусловно, человеком стремительным.

— Первые три идеи — очень интересные, надо подробно смотреть, — сказал Чистов Марине.

— А мне четвертая понравилась, — ответила она. — Реально и с размахом. Всё одно к одному ложится: сельское хозяйство к альтернативной энергетике, экология к стремлению людей возвращаться к корням. Если всерьез сделают — может быть большая фишка. Тут и Басаргин, и мой отец могут помочь. Им это нужно в нынешней ситуации.

— Ну, может быть, — ушел от обсуждения непонятной ему темы Владимир. — Просто для меня это слишком круто.

И наткнулся на оценивающий взгляд Марины. Не осуждающий, а именно оценивающий.

— Вас напрягает, если человек сам себе ставит ограничения? — спросил он.

— Если планка занижена — напрягает, — созналась Ли Джу. — На Востоке лень и трусость считаются пороком.

— На Западе тоже, — почти обиделся Чистов. Но ограничился намерением более не подставляться.

Эта девушка начинала его интересовать. Впрочем, пока скорее как личность, чем как женщина.

К третьей заводчице приехали — уже начало смеркаться.

Татьяна, так ее звали, была на удивление неприветлива. Чуть не с поджатыми губами провела в идеально чистое помещение, где резвились малыши.

Здесь все было не только блестяще продумано, но и скрупулезно выполнено.

Автоматические люки открывались… самими собаками, которые тут были везде: и в большом доме, и на участке, и в пристройке, где, в частности, был расположен «детский сад».

Взрослые были разных окрасов и породных линий: голубые, черные, даже шоколадные. Они и сложены были по-разному: если коричневые и голубые вырастали высокими и стройными, то черные выглядели как атлеты-штангисты в тяжелом весе. Их лапы казались вдвое шире, чем у голубых, хотя ростом они особо не отличались.

Щенки были черными все четверо.

— Это — мамаша? — спросил Чистов, когда к нему подошла обнюхать мощная, с квадратными челюстями, черная сука.

— Бабушка, — пояснила Татьяна. — Она уже не рожает. Шестой год пошел, может быть вредно для здоровья. И так, слава богу, два отличных помета.

А вот черного папу они узнали без представления.

Он открыл люк с улицы, зашел в пристройку и деловито обнюхал гостей. Лапы его были вряд ли тоньше рук Чистова. Широченная грудь подошла бы и владимирскому тяжеловозу. Короткая приоткрытая пасть показывала чудовищных размеров клыки, а небольшие, в красном обрамлении, глаза внимательно и цепко осмотрели каждого, после чего папа удалился так же внезапно, как и вошел.

— Он у меня с характером, — объяснила Татьяна.

Могла бы и не объяснять.

Характер — достоинство, отвага и любовь — легко читался в этом животном даже теми, кто никогда не общался с собаками. Но любовь не ко всему человечеству, а к конкретно взятой Татьяне. Он, даже когда выходил, незаметно дотронулся до любимого человека.

Его порода передалась и всем щенкам, правда, в разной мере. Двое были точной копией папы, двое — чуть с иными, менее брутальными, пропорциями. Еще была сучка, но поскольку гости хотели приобрести кобелька, ее не показали.

— Какой же он огромный! — восхитился Чистов.

— Это так кажется, — охладила Татьяна. — Он не выше голубого. А что крепкий — так, слава богу, сухих кормов в жизни не знал, все на натуралке.

Марина ничего не сказала, но видно было, что восхищена.

— Сколько ж у вас денег уходит на мясо? — изумился Владимир.

Вопрос был воспринят неправильно.

— Если хотите сэкономить, то лучше не на моих щенках, — ответила Татьяна.

Сказано было на грани грубости. А может, и за гранью. Но обижаться почему-то не хотелось. Может, потому, что очень понравились собаки. И потому, что был понятен гигантский труд, стоящий за этими красавцами.

— А они не опасны для других людей? — спросил Чистов.

— Если обучены, как мои, то не опасны. А если невоспитанны, то любая дворняга порвать может. Особенно когда в стае.

— А как он отличит, когда надо защищать, а когда еще рано?

— Отличит, — уверила хозяйка. — К тому же он не только защищает. Он в прошлом году девочку семилетнюю из пруда вытащил. Зимой.

— Из проруби? — ужаснулся Чистов, в котором на секунду проснулся безумный папаша.

— Да, — подтвердила Татьяна. — А сам в гипсе был.

— Как в гипсе?

— Прыгнул неудачно, лапу сломал. В Москве эндопротез ставить отказались, пришлось в Питер ехать.

— А его — на руках? — поразился Владимир.

— Куда же деваться? Пока на лапу становиться не разрешили — таскали на руках.