— Молились богам, а спасли её врачи, — хмыкнул я и, пожав руку светлоглазому мужчине, удалился, оставляя родителей радоваться своему счастью.

Мне хотелось улыбаться. Мне впервые в жизни хотелось петь и смеяться. Но больше всего мне хотелось поделиться радостью с той, кто меня поймет. Все получилось. Сердце пересажено и запущено. Оно забилось. Ребенок задышал. Нет гарантий, что орган приживется, но надежда всегда умирает последней. Я, правда, желал этой улыбчивой девочке здоровья.

— Рома, — за спиной послышался бас Влада. — Что теперь с Лунским будет? Леха всё устроил?

— А что ему будет, так и будет лежать в коме, — пожал я плечами, нажимая на кнопку вызова лифта. Мы стояли в ярко-белом коридоре этажа, на котором проводились операции. Здесь каждый знал своё место и ни один микроб не мог бы проникнуть в эту обитель жизни и смерти. Санитарки и медсестры убирались по два, а то и три раза на дню.

— Вся больница гудит о пересадке, — хлопнул меня по плечу Влад и широко улыбнулся. — Такие операции редкость.

— И это хреново. Сколько еще людей ждут такого шанса.

— Ну теперь у тебя будет возможность им помочь.

— Я рассчитываю на это, — согласился я и кивнул дежурным хирургам, которые приехали в лифте.

— Отметим? — спросил Богатырев, но резко поднял руки, когда получил укоризненный взгляд. Я планировал отпраздновать. Но алкоголя нет в программе. Зачем, когда я и так захмелею только от одного поцелуя невинных, нежных губ.

Мы зашли внутрь металлической кабины, где еще совсем недавно к стене прижималась испуганная Аня. Я снова подумал о том, что неплохо бы проверить, поела ли она. Чтобы во время секса не упала в голодный обморок. Такого моя гордость не выдержит.

Я усмехнулся сам с себя. Такой уверенный в её капитуляции, но сейчас я не хотел никого другого. Согласна ли она? Станет понятно, когда мы увидимся.

Только мы вышли с Богатыревым на четвёртом этаже, раздался шквал аплодисментов, проникший в душу, как прохладный воздух в душный летний день. Я улыбнулся. Впервые за много лет — искренне. Врачи, пациенты, медсестры — все подходили, хвалили, восхищались и одаривали меня улыбками.

Сейчас, будучи во власти абсолютной эйфории от успеха, я отвечал им тем же. Не язвил, не грубил, а просто наслаждался моментом.

— Вы такой молодец, — со слезами на глазах говорила медсестра из приемной, Диана. Она подошла одной из первых и после короткого объятия стала сжимать и трясти мою ладонь. Я вспомнил о её матери. Но чувства сожаления даже не прокрались в мой затуманенный успехом мозг. У женщины за пятьдесят не было и шанса на получение донорского сердца.

— Спасибо.

Последним ко мне подошел заведующий хирургическим отделением — Михаил Валерьевич Лавров. Именно этот седовласый, уже отошедший от дел хирург обучал когда-то меня. За что имел мою горячую привязанность и уважение.

Пока он нахваливал талант и решительность своего ученика, я наконец заметил тонкий силуэт возле процедурной.

Аня стояла рядом с одной из своих соседок и смотрела прямо на меня. Взгляд, которым она меня ласкала, подливал вина в чашу экстаза от проведённой операции.

Она слушала женщину и смущённо улыбалась. Судя по всему, речь шла обо мне, и это было обычным делом. Обо мне часто говорили. Восхищались, где-то даже боготворили. Почем зря. Но именно её покорная поза и невинный, донельзя вид, приводил все чувства и плоть в боевую готовность.

— Михаил Валерьевич, — перебил я мужчину, который похоже и не планировал умолкать. — Кабинет узи уже закрыли?

— Мм, должны, — удивлённо пробасил учитель. — Сегодня там Валеева. Она рано уходит.

— Отлично, — я взглядом сказал Ане стоять на месте и посмотрел на бородатое лицо. Лавров мог бы стать самым известным хирургом в стране. Он прекрасно владел своими руками и скальпелем. Однажды спас жизнь женщине, в спину которой вошел осколок ветрового стекла во время автомобильной аварии. Но ему не нужна была слава. Больше всего его занимала семья. Жена и трое детей. Я не понимал этого, но и не осуждал. — Спасибо, без вас я бы ничему не научился.

В ответ я получил горделивую улыбку и попрощался, пожав руку. Еще раз взглянув на застывшую в ожидании Аню, я зашел в сестринскую. Ключи от кабинета узи висели на месте.

Вот только о моих внутренностях, так сказать было нельзя. Поясница горела, внизу живота всё сжималось в предвкушении, словно я был не опытным мужиком, а пацаном, ждущим свидания с первой красавицей школы.

Впрочем, доля истины в этом была. Она была красавицей. Я хотел её. Сейчас на волне успеха, особенно сильно.

— Роман Алексеевич, — застала меня секретарь Марины, уже одетая, чтобы идти домой. Странно, что еще не ушла. — Вас просят подняться наверх. Телефон ваш не отвечает.

Я похлопал себя по карманам.

— Верно. В раздевалке оставил. Что-то срочное? — раздраженно заметил я.

— Марина Евгеньевна хотела вас поздравить.

Я внимательно посмотрел на Риту, прекрасно понимая о чем идет речь и ухмыльнулся.

— Спасибо. Не сегодня.

Никогда.

Блондинка лишь пожала плечами. Она всегда нейтрально относилась к тайнам руководства. У нее и своих проблем в жизни хватало. Я проводил ее взглядом и вышел из сестринской.

Чудесная, послушная девочка так и стояла возле процедурной, словно гибкий цветок орхидеи, ждущий нового хозяина. Таким цветам нужен особый уход, постоянное внимание.

Я с легкой улыбкой направился в её сторону, медленно, словно крадущийся к добыче тигр. Сделав вид, что сейчас пройду мимо — планировал, что соседка уже покинет общество Ани, но любопытство снедало её и она огромными глазами следила за происходящим.

Пришлось разговаривать при ней.

Она похоже надеялась, что я прямо здесь накинусь на Аню. Взгляд был жадным, и неприятным. Такие женщины вскоре морально отрезают мужикам яйца. Я не любил свидетелей, если не касалось работы.

— Синицына, — я придал голосу всю возможную строгость. Вот только её это не обмануло. Зато соседка с язвой, подобралась и встала, как по струнке, смирно.

— Поздравляем с успешно проведенной операцией, — высказалась она на одном дыхании, и я вяло улыбнулся этому лепету.

— Спасибо огромное. Думаю, вам пора уже разойтись по палатам. Время позднее.

— А мы как раз собирались. Правда, Аня?

— Конечно, — подтвердила она, не сходя с места и не сводя с меня взгляда. На её лице застыла только одна эмоция, которая очень понравилась мне. Полная, безоговорочная покорность. Скажи я ей сейчас раздеться, она не воспротивится. Предложи прыгнуть из окна, она и на это пойдет.

— У Синицыной завтра выписка. Верно?