— Вы особенно не гоните, — сказал Хенрикссон.

Полицейский кивнул и вышел.

В дверях показался Йон. Он держал в руке большой коричневый кожаный бумажник. Он потряс его и сказал:

— Три тысячи двести пятьдесят восемь крон. Эрнст держал его в нижнем ящике кухонного шкафа под пакетами.

— Храни его у себя, Йон, — попросил Хенрикссон, — не самый умный поступок — оставлять здесь такие деньги.

— Я могу позаботиться о деньгах, пока не приедут родственники, — пообещал Йерлоф и протянул руку к бумажнику.

С заметным облегчением Йон отдал ему бумажник.

В комнате опять наступила тишина.

— Итак, — сказал Хенрикссон.

Он наклонился вперед и с заметным усилием встал с дивана.

— Я, наверное, тоже поеду.

— Спасибо, что ты… — начала Джулия, пытаясь подобрать правильные слова, — что ты приехал сюда сам.

— Да о чем разговор. — Хенрикссон посмотрел на Джулию: — Никому не позавидуешь — наткнуться на мертвеца. Конечно, за время моей службы такое уже бывало. Я хорошо знаю, что чувствуешь… Одиночество и беспомощность.

Джулия кивнула.

— Но мне сейчас уже лучше.

— Хорошо.

Хенрикссон надел фуражку.

— У меня контора в Марнессе. Если что, заглядывай. — Он посмотрел на Йона и Йерлофа: — Вы, конечно, тоже. Моя дверь всегда открыта. Приходите в любое время. Договорились?

— Обязательно, — пообещал Йерлоф.

Леннарт Хенрикссон попрощался и ушел.

Некоторое время спустя они услышали удаляющийся звук автомобильного двигателя.

— Мы тоже скоро поедем, — сказал Йерлоф Джулии.

Он положил портмоне Эрнста в карман.

— Ты не возражаешь, если мы кое-что посмотрим? — обратился он к Йону. — Я хочу что-то тебе показать — там, снаружи. Как мне кажется, это может быть интересным.

— Мне пойти с вами? — спросила Джулия.

— Да нет, не стоит, не надо.

Они вышли из дома, Йон пропустил Йерлофа вперед. Опираясь на палку, он спустился по ступенькам, обошел крыльцо и направился к краю каменоломни.

— На что мы там смотреть будем? — спросил Йон.

— Это вон там, с краю. Я там кое-что заметил… Вот здесь.

Йерлоф показал вниз, на дно каменоломни, на расколовшийся камень, тот самый, похожий на яйцо или голову. Он разбился на две неравные части.

— Ты узнаешь, что это? — спросил он Йона.

Йон медленно кивнул.

— Эту штуковину Эрнст окрестил камнем Канта, — сказал он наконец, — в шутку, конечно.

— И эта штука кувыркнулась вниз, или как ты думаешь?

— Ну да, наверное, — неуверенно произнес Йон и опять кивнул, — похоже, так оно и было.

— Но летом эта штука стояла за домом, — сказал Йерлоф.

— На прошлой неделе, когда я приезжал к Эрнсту, она была уже здесь, — объяснил Йон. — Я в этом совершенно уверен.

— И что, Эрнст специально ее вниз свалил? — спросил Йерлоф.

— Да, похоже на то.

Друзья задумчиво посмотрели друг на друга.

— Ну и о чем ты думаешь? — спросил Йон.

— Не знаю, я не уверен, — и Йерлоф вздохнул, — но у меня такое чувство, что Нильс Кант мог вернуться.

Джулия смотрела, как два убитых горем старика пьют крепкий кофе. Она одолжила белые фарфоровые чашки Эрнста с желтыми эландскими солнышками. Джулия решила сварить кофе, потому что у нее было такое чувство, что печальное событие просто необходимо скрасить хоть чем-нибудь приятным. Йон и Йерлоф сидели на диване и говорили об Эрнсте.

Разговор в общем-то был бессвязным, скорее — фрагменты воспоминаний, какие-то отрывки, вроде того как Эрнст напортачил в каменоломне, когда еще только начинал работать на Эланде. Или о том, как уже в старости он начал делать такие отличные скульптуры. Из этих рассказов Джулия поняла, что, за исключением нескольких лет во время войны, когда Эрнст был матросом, он всю свою жизнь проработал с камнем. Когда в шестидесятых годах каменоломня закрылась, Эрнст остался там на свой страх и риск. Он использовал уже наломанный камень или тот, который можно было легко достать с краев, поднимал его наверх и делал в своей мастерской настоящее произведение искусства.

— Он любил эту каменоломню, — сказал Йерлоф и посмотрел в окно. — Он не представлял своей жизни нигде, кроме как здесь. Если бы у него были деньги, он наверняка выкупил бы это место у Гуннара Льюнгера. Того, что из Лонгвика. Эрнст про камень все знал: какой он бывает, как его добывать, как обрабатывать.

— Лучше Эрнста надгробия не делал никто, — добавил Йон. — Если пройтись по кладбищу в Марнессе или там, в Боргхольме, их сразу заметишь.

Джулия сидела молча и перебирала стопку старых книг, лежавших на придиванном столике. Она внимательно слушала Йона и Йерлофа, но не хотела или не могла вмешиваться в их разговор. У нее перед глазами был мертвый Эрнст, таким, как она его нашла.

Раньше всех на место происшествия приехал тот полицейский — Леннарт Хенрикссон. Первым делом он достал из багажника машины покрывало, накрыл тело Эрнста и провел Джулию в дом. Он оставался с ней в доме, но по большей части молчал и, наверное, правильно делал, потому что Джулии от этого было только лучше. Может быть, оттого, что после исчезновения Йенса ей довелось выслушать слишком много пустых утешений, хотя она никого и никогда об этом не просила.

Кофе был выпит, разговор потихоньку сам собой затих, и Йерлоф спросил:

— Джулия, ты меня сможешь отвезти обратно?

— Да, конечно.

Она поднялась и пошла в кухню помыть чашки. Почему-то она почувствовала раздражение из-за вопроса Йерлофа.

«Я нашла Эрнста, задавленного камнем, — думала Джулия, — с запекшейся в уголках рта кровью, с вылезшими из орбит глазами. Но я же и раньше видела кровь, я видела мертвых. Бывало и похуже».

Пока Джулия перебирала в голове эти не самые приятные мысли, она внезапно вспомнила, вспомнила то, что могло быть важным. Она бросила мыть посуду и вернулась к отцу.

— Он тебе кое-что передал, — сказала Джулия, — я совсем забыла.

Йерлоф поднял на нее глаза.

— Я хочу сказать — Эрнст, — объяснила Джулия. — Я его встретила возле дома, когда приехала в Стэнвик, и я должна была тебе передать… Как раз перед тем, как Эрнст ушел, он сказал… — Джулия помолчала, припоминая слова Эрнста, — что-то странное, вроде того, что важнее всего палец, точнее, большой палец, а не ладонь.

— Большой палец самое важное? — переспросил Йерлоф.

Джулия кивнула.