турками и за общую военную стратегию, но на территории Австрии его власть была ограничена соперничавшими с ним военными советами. Фердинанд также предлагал всем сословным съездам центральноевропейских земель заседать вместе ради экономии времени, но этому в каждой из стран противилась местная знать[128].

В устройстве единой системы управления Фердинанд преуспел не больше, чем в попытках установить религиозное согласие. Земли и королевства, собранные под его властью, обладали влиятельной знатью, упрямыми сословными съездами и шумным протестантским большинством. Поэтому Фердинанду приходилось двигаться мелкими шажками, добиваясь своего, где можно, и уступая, где нужно, вплоть до разрешения лютеранства и клятвы защищать еретиков-утраквистов. Фердинанд оставил в наследство преемникам разрозненный набор государственных институтов с неустоявшимся кругом полномочий и сложную мозаику уступок отдельным землям. При всех его недостатках это было решение вполне практичное, хотя и не более чем временное.

8

ФИЛИПП II: НОВЫЙ СВЕТ, РЕЛИГИОЗНЫЕ РАСПРИ И КОРОЛЕВСКИЙ ИНЦЕСТ

После отречения в 1555 г. Карла V испанский престол унаследовал его сын Филипп. Кроме метрополии в его державу входили испанские владения в Новом Свете и Нидерландах, Франш-Конте (графство Бургундия), Неаполь, Сицилия, Милан, Балеарские острова и Сардиния. Но доставшееся Филиппу наследство этим не исчерпывалось. От отца он усвоил идею, что Габсбурги должны защищать и насаждать католическую веру и что в этом состоит первейшая обязанность династии. Именно под влиянием этой концепции Филипп выстроил в окрестностях Мадрида королевский дворец Эскориал. Изначально задуманный Филиппом как памятник отцу, этот дворец символизировал полное слияние династии и ее священной миссии. В Эскориале был предусмотрен подземный склеп для Карла V и Изабеллы Португальской, который позже расширили, превратив в родовую усыпальницу. Туда Филипп перевез останки своей тетки Марии Венгерской, там же похоронил трех из четырех своих жен (вторая жена, Мария Тюдор, погребена в Вестминстерском аббатстве). Чтобы подчеркнуть связь Эскориала с домом Габсбургов, по углам квадратного дворца возведены четыре башни, напоминающие о габсбургской Старой крепости в Вене. По еще более дерзкому замыслу Филиппа внутренняя планировка комплекса должна была повторять храм Соломона и напоминать решетку, на которой в III в. изжарили святого Лаврентия, небесного покровителя Эскориала[129].

Эскориал был не просто монаршей резиденцией и усыпальницей. Королевские апартаменты занимали лишь четверть этого комплекса, состоящего из 4000 комнат, 16 внутренних двориков и 160 км коридоров. Остальные помещения — это базилика, монастырь, рассчитанный на полсотни монахов, и небольшая школа. Особую святость придавал Эскориалу реликварий Филиппа, содержавший 7422 единицы хранения. Кроме частиц Честного креста и тернового венца Спасителя, собрание включало в себя 12 мертвых святых целиком, 144 головы и самые разные фрагменты тел не менее чем 3500 мучеников. Через внутреннее окно Филипп прямо из своей спальни видел алтарь базилики, у которого практически без остановки служились литургии за упокой душ его почивших родственников. Эскориал был прежде всего молитвенной фабрикой испанской ветви Габсбургов[130].

Вокруг Эскориала разбили сады и насадили лес из 12 000 привозных сосен. А дальше расстилался голый ландшафт, который большую часть года испепеляло жаркое солнце на безоблачном небе. Суровости этого пейзажа вторил бескомпромиссный характер Филиппа. В последнее время историки обратили внимание на менее мрачную сторону его личности — любовь к танцам, турнирам, корриде, женщинам и забавам в компании шутов и карликов. Но точнее судить об этом правителе можно по тем словам, которыми он не раз объяснял свои поступки: «Я скорее бы пожертвовал всеми своими странами и сотней жизней, если бы они у меня были, чем примирился бы с малейшим ущербом религии и служению Господу, потому что я не намерен править еретиками». Его личный девиз «Целого мира мало» передает ту же мысль: земная власть не так важна, как небесная слава[131].

Филипп твердо верил, что его политика есть выражение Божьей воли. Не однажды он объявлял своим министрам, что они состоят на службе у него и у Господа, «что есть одно и то же». Сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, он убеждал себя, что их обязательно устранит чудесное вмешательство небес: «Твердость и искренность в вере, которые мы должны являть, радея о Божьей правде, сметут преграды, вдохновят и укрепят нас в их преодолении». Общаясь со сменявшими один другого папами, Филипп ни минуты не сомневался в том, что понимает волю Всевышнего лучше, чем они, и даже обвинил одного из понтификов в распространении протестантских идей. Неудивительно, что генеалогические разыскания Филиппа не только подтвердили невероятное происхождение Максимилиана, но и еще и установили, что среди его предков были Мельхиседек и ветхозаветные цари-священнослужители[132].

Абсолютная убежденность Филиппа в том, что он вершит Божественную волю, не только оборачивалась нереалистичными решениями, но и избавляла его от угрызений совести. Поскольку намерения монарха совпадали с волей самого Христа, ему дозволялись любые средства. Без колебаний и с чистой совестью Филипп преследовал всех, в чьей приверженности католицизму и, следовательно, самому монарху можно было усомниться. За свое краткое пребывание на английском троне (1554–1558) в роли консорта королевы Марии Тюдор он приложил руку к узаконенному убийству почти трех сотен протестантов, организовав, таким образом, одно из самых жестоких религиозных гонений в Европе XVI столетия. Вернувшись в Испанию, он искоренил протестантские сообщества в Вальядолиде и Севилье, отправив на костер сотню душ, и послал экспедицию во Флориду истребить колонию французских протестантов-гугенотов, которые проповедовали там индейцам: солдаты дисциплинированно умертвили 143 поселенца[133].

Но Филиппа волновала не только лютеранская ересь. В то время в Испании жило около полумиллиона мусульман (тогда как все население страны составляло 7 млн) — наследие многих веков, когда на большей части Пиренейского полуострова властвовали арабы. Это неизменно вызывало недовольство испанских католических монархов, которые заставляли мусульман менять веру, становясь так называемыми новыми христианами. Зачастую они обращались лишь для виду, втайне продолжая следовать прежним верованиям. Филипп продолжал их преследовать, и не только как вероотступников, но и как потенциальную пятую колонну. Его опасения не были беспочвенными: часть испанских «тайных мусульман» действительно замышляла мятеж сообща с союзниками турок в Северной Африке. Введенные Филиппом запреты на определенные виды одежды, еды, на арабский язык и на мусульманские бани вызвали в Южной Испании крупное восстание 1568–1569 гг., после подавления которого примерно половина мусульманского населения отправилась в изгнание[134].

А еще в Испании насчитывалось около 300 000 евреев, которых схожим образом вынуждали принимать католичество. К середине XVI в. большинство из них далеко продвинулись на пути к полной ассимиляции и сохраняли прежнюю веру только в виде плохо понятных им самим домашних ритуалов. Однако, став незаметными,