евреи превратились в жупел, поскольку ни число их, ни деятельность теперь не были очевидными. Особенно усилила страхи «обнаруженная» в начале правления Филиппа секретная переписка якобы между старейшинами испанской еврейской общины и константинопольскими раввинами. «Протоколы сионских мудрецов», сфабрикованные в конце XIX в. царской охранкой для оправдания преследований российских евреев, имели предтечу в лице этой, не менее топорной фальшивки. В своих письмах константинопольские раввины в ответ на жалобы испанских евреев советуют тем внедряться в католическое общество и подрывать его изнутри:

Касательно того, что пишете вы, как они вас убивают, учите своих сыновей на врачей и аптекарей, чтобы ваши дети могли убивать их. Учите своих сыновей на богословов и священников, чтобы рушили их церкви.

Далее автор письма советовал евреям изучать юриспруденцию и проникать на должности в государственных учреждениях, чтобы саботировать работу судов и правительства[135].

Но, поскольку опознавать евреев стало весьма непросто, нужны были новые методы выявления их скрытой иудейской природы. Поэтому в XVI в. в гильдиях, религиозных обществах и рыцарских орденах стала быстро распространяться практика требовать от кандидата на вступление документы о его происхождении. Филипп поощрял это нововведение и даровал корпорациям право вести расследования, исключая тех, у кого обнаружатся еврейские или мусульманские предки. В своем стремлении сохранить «чистоту крови» (limpieza de sangre) испанское общество помешалось на генеалогии, а фабрикация фальшивых документов стала распространенным и прибыльным делом.

Заокеанские колонии Испании в годы правления Филиппа расширились: конкистадоры завоевывали для короля новые территории, а миссионеры все больше склоняли местные народы под влияние католичества. При вице-королях Новой Испании и Перу, сидевших соответственно в Мехико и Лиме, сформировалась иерархия губернаторов, капитанов и мэров, за которыми присматривали приезжавшие из метрополии судьи и вельможи, в свою очередь подотчетные Совету по делам Индий в Мадриде. Но в реальности этот надзор был скорее номинальным. Совет по делам Индий не очень осознавал состояние дел в колониях, и потому в 1569 г. Филипп распорядился собрать статистику по всем владениям Испании в Новом Свете путем рассылки опросника каждому колониальному чиновнику среднего уровня. Результатом стало огромное собрание ценнейших данных и — вечная беда подобных переписей — иллюзия порядка. Многие территории Латинской Америки оставались для испанцев полной загадкой, тогда как другие уже отошли под власть солдат-дезертиров и черных рабов, бежавших с плантаций и образовавших свои «маронские государства». Важнейший сухопутный маршрут через Панамский перешеек часто оказывался непроходим из-за разбойников-маронов, захватывавших сгруженные с судов товары[136].

Начиная с 1560-х гг. испанский Новый Свет охватывал берега не только Атлантики, но и Тихого океана. Серебро, добываемое в Боливии, теперь везли на запад — через Акапулько в основанный в 1571 г. испанский порт Манила на Филиппинах, где и меняли на шелк и фарфор. Серебряные песо перуанской и мексиканской чеканки через несколько десятилетий ходили уже по всему миру. Кроме драгоценных слитков и монет, галеоны везли в Манилу оленьи шкуры, которые высоко ценились в Японии как материал для выделки самурайских доспехов. В 1580 г. умер португальский король Энрике, закономерно не оставивший наследников, поскольку был кардиналом и принес обет безбрачия. Филипп заявил свои права на престол как сын Изабеллы Португальской и изгнал из королевства всех соперников. Португальская корона принесла Филиппу не только Бразилию, но и форпосты в индийском Гоа, в Макао на китайском побережье и (ненадолго) в Нагасаки, на южной оконечности Японии. Габсбургская Испания стала мощнейшей державой и в Атлантике, и на Тихом океане[137].

Впрочем, в тихоокеанских колониях власть испанского короля была почти эфемерной. На всем Филиппинском архипелаге в 1580-х гг. находилось не более 700 испанцев, а в его столице Маниле насчитывалось всего 80 испанских домовладений. Колониальные чиновники распаляли аппетиты Филиппа, описывая ему возможности, которые виделись им на материковом Китае и в странах Юго-Восточной Азии. Филипп не одно десятилетие продумывал «китайское предприятие» (la empresa de China) — проект высадки на побережье Китая и последующего продвижения вглубь страны при поддержке местного населения. Исходя из того, что Кортес захватил Мексику всего несколькими сотнями солдат, считалось, что для захвата Китая вполне хватит 6000. Альтернативный план Филиппа предполагал обходной маневр: свержение правителей Саравака, что на острове Калимантан, Сиама и Камбоджи, а потом вторжение в Китай с юга. Филиппу даже советовали пустить захваченную в Сараваке добычу на финансирование вторжения в Англию. Монаршим планам завоевания мира не суждено было быть реализованными или хотя бы опробованными, а огромный флот, отправленный им в 1588 г. на завоевание Англии, бессмысленно затонул в Северном море[138].

Новым христианам запрещалось ездить в Новый Свет, но они отправлялись туда на свой страх и риск в поисках как убежища, так и новых возможностей. Один наблюдатель жаловался, что Мексика «переполнена и перенаселена людьми низкими, развращенными и ненадежными, а потому как в Испании им запрещено переселяться в эти места», то ему «неведомо, какая причина может помешать… их изгнать». Главным инструментом гонений на новых христиан выступала испанская инквизиция, которую Филипп учредил в Лиме и Мехико в 1570–1571 гг. Хотя в Кастилии инквизиция появилась в конце XV в. как правительственное учреждение во главе с Великим инквизитором, назначаемым королем, монарх почти не вмешивался в дела этой организации, штат которой состоял из священников, обученных юриспруденции. Изначально их задачей было преследование вероотступников, но вскоре инквизиторы распространили свою деятельность на еретиков, богохульников, двоеженцев и виновных в половых преступлениях. Инквизиция получила право подвергать осужденных самым разным наказаниям. Приговоренных к смерти инквизиторы нередко публично сжигали на кострах в ходе религиозного ритуала, известного под названием аутодафе (auto-da-fé, «утверждение в вере»): перед таким сожжением обязательно произносились проповеди, а осужденных проводили по улицам в позорном облачении[139].

Помимо этого, инквизиция получила право цензурировать книги и ограничивать число студентов, отправляющихся в иностранные университеты, где можно было набраться нежелательных идей. Инквизиторы тем самым старались интеллектуально изолировать Испанию и Новый Свет. На этом поприще они в целом преуспели, истребив всю литературу, кроме строго ортодоксальной. Некий иностранный посол, путешествуя по Испании, отмечал атрофию воображения, вызванную цензурой. Он жаловался, что испанские дворяне из-за узости кругозора разговаривают как слепцы, описывающие краски. В Новом Свете инквизиция пристально следила за работой типографий в Мехико и Лиме, ограничив их продукцию за весь XVI век менее чем двумя сотнями изданий, преимущественно учебными материалами самого тоскливого свойства. Цензура инквизиции распространялась не только на печатное слово, но и на