— Хочу! А можно туда войти? Он не развалится?

— Раньше строили крепко, постоит еще.

Внутри сторожки было полутемно и пахло сухим деревом и сеном; здесь было удивительно тихо, сюда не доносились ни посвист ветра, ни шелест камышей; через мутное оконце проникал слабый дневной свет, да ярко светились оранжевым щели в стенах. В углу помещения стояла лежанка, на ней — охапка высушенной травы; посреди — кривоватый стол; за выгоревшей голубой когда-то ситцевой занавеской угадывалось еще какое-то помещение.

— Камбуз, — пояснил Шибаев.

Вита стояла на пороге, и лицо у нее было такое… Удивление, умиление, узнавание…

— Нравится?

— Очень!

— Алик, когда увидел, перепугался. Он у нас городской житель, привык к асфальту, а тут хочешь не хочешь недвижимость, и надо хотя бы раз в год проверять, что и как. И хотя бы дверь починить или крыльцо. Кроме того, стыдно было — он успел всем раззвонить, что получил в наследство дом, а тут — такое недоразумение. Он ни в какую сначала, думал отказаться, но мы его уговорили. Потом втянулся — костерок, рыба, воздух. А ночью звезды. Тем более Алик у нас романтик. Правда, он спит внутри и звезд не видит.

— Внутри? Почему?

— Боится диких зверей. А гости спят в спальниках на берегу.

— Здесь есть дикие звери?

— Конечно! Это же дикая природа.

Вита смотрела на Шибаева во все глаза.

— Правда? А не страшно?

— Конечно, страшно. Но в случае чего можно броситься в озеро. Потому и спальники не застегиваем.

Вита рассмеялась — с облегчением, как показалось Шибаеву.

— Врешь ты все!

— А ты поверила? Испугалась? Здесь, кроме зайцев и лис, отродясь никого не водилось. — Шибаев, подпиравший плечом дверной косяк, с улыбкой смотрел на девушку.

— Ничего не испугалась. Я буду спать здесь, на сене, — Вита махнула рукой на лежанку.

— Да я пошутил! Честное слово. Пошли, покажу тебе пляж.

Пляж! Снова громко сказано. Крошечный песчаный пятачок, нагретый солнцем. Синее игрушечное озеро с желтыми кувшинками и пики камыша, живые под несильным степным ветром.

— Потрясающе! — выдохнула Вита. — Как в сказке. Я и понятия не имела… Наверное, в таких местах понимаешь, что живешь неправильно.

— Еще не поздно переиграть, какие твои годы! — Шибаев ухмыльнулся. — Насчет неправильной жизни — это к Алику. Он тоже считает, что мы развиваемся куда-то вбок.

— Все, начинаю бегать по утрам. Буду вставать в шесть утра и бегать. В любую погоду.

— Алик тоже собирается, можете на пару. Завидую я вам, ребята, честное слово.

— Можешь с нами.

— Куда мне! Это ж никаких излишеств, ни кофе, ни пива, ни мяса… Кстати, ты случайно не веганка?

— Подумываю. Мясо вредно.

— А рыба?

— Рыба тоже.

— Значит, если я вдруг поймаю рыбу, запеку на костре, достану из кулера пиво, ты откажешься? И вся рыба моя?

— Здесь есть рыба? Надеюсь, она не кусается?

— Маленькая нет, но вон там, в корнях дерева, — Шибаев показал рукой на противоположную сторону озера, где торчал огрызком ствол старой вербы, — живет старый сом. Здоровенная такая зверюга на сто кэгэ. Туда лучше не соваться, может утащить к себе в нору.

— Опять пугаешь?

— Предупреждаю. Это дикая природа, детка.

— Ой! Там кто-то есть! — вдруг закричала девушка. — Вон там, в самом центре!

На середине озера пузырем вскипала вода, и расходились мелкие волны.

— Это сом?

— Сейчас сплаваю посмотрю. — Шибаев сбросил футболку и джинсы.

— Не надо!

— Не бойся. В случае чего позвонишь с моего мобильника Алику, он приедет.

— Саша, не надо!

Но Шибаев уже стремительно пересек пляжик и ринулся в воду. Сделал несколько мощных гребков и нырнул. Вита, как была, одетая, бросилась следом. Они столкнулись на середине, около кипящего пузыря.

— Вода холодная! Ужас! — закричала Вита. — Ты живой? Это не сом, это родник кипит!

Он схватил ее руку, дернул к себе.

— Ты похожа на мокрую выдру…

…Они, сплетясь и уходя под воду, целовались; отталкивались от илистого дна, покачивались в столбе ледяной воды бьющего из недр родника, выныривали и снова погружались.

Светило солнце, шелестел камыш, сияли желтые кувшинки…

…Потом они долго лежали на теплом песке, взявшись за руки. На траве сохли ее футболка и джинсы. Оба знали, что должно произойти, не может не произойти, и медлили инстинктивно, вбирая в себя последние секунды «старой» жизни, понимая, что она уходит безвозвратно…

— Так не бывает, — сказала она. — Я сейчас проснусь…

— У тебя в волосах песок! — Привстав на локте, прищурившись, он смотрел ей в глаза. — Согрелась?

Она чувствовала запах его тела, разогретого солнцем, и слышала гулкие удары его сердца.

— У тебя тоже… Саша, не надо, могут увидеть!

— Здесь никого нет. Только мы. Никого…

Он прикоснулся губами к ее лицу; приник к губам, пробормотав:

— Что же ты со мной делаешь, выдра моя любимая…

…Они с удивлением заметили, что наступил закат. Небо на западе полыхало малиной, озеро потемнело, и стих ветер. Наступила удивительная тишина.

— Хочешь вина? — спросил Шибаев.

— Хочу! Ты обещал поймать рыбу.

Он вскочил и протянул ей руку…

Небо из малинового стало палевым, потом бледно-зеленым и, наконец, синим. Зажглась первая дрожащая звезда. Ярко горел костер. Они сидели, обнявшись; молчали. Шибаев шевелил прутом поленья, и в воздух взлетали красные искры. Полетав светляками, они гасли, и тьма становилась гуще.

— Еще пять минут, — сказал Шибаев. — Такой рыбы ты еще не ела. Неси посуду.

— Я думала, ты сам поймаешь, а ты привез с собой.

— Завтра утром обязательно поймаю. А сейчас пока — что есть.

Он выгреб из огня продолговатый сверток из фольги, развернул, вдохнул и довольно крякнул. Откупорил бутылку, разлил вино в стаканы.

— За нас!

И тут, словно гром небесный, у них над головой раздался обиженный голос Алика Дрючина:

— Вы что, спите? Я заблудился, кричал-кричал… Вы что, нарочно? Не хотел в обход, пошел по мосткам и провалился! Чуть не утонул, еле вылез. А вы…

Он стоял перед ними, облитый неверным красноватым светом костра, уставший, недовольный, озябший, облепленный тиной и листьями кувшинок. С рюкзаком за спиной.