Шурш, шурш, шурш — все тело напрягается от шагов другого человека, идущего по снегу. А потом я начинаю ощущать тепло дыхания этого быстро приближающегося человека, шурш, шурш, шурш уже рядом. «Господи, — думаю я, — господи, не теперь». Я поворачиваюсь на каблуках, со сжатыми в кулаки и поднятыми к груди руками.

Но догадайтесь, кто это? Джереми. Естественно. Джереми.

— Срань господня, — бормочу я, выдыхая белое облако.

— Ло! Подожди! — Он шумно дышит, наконец-то настигнув меня, в руке листок.

Его лицо в красных пятнах от холода, особенно замерз нос-кнопка, волосы падают на лоб. Куртка расстегнута, я даже вижу, что футболка с Нилом Янгом чуть порвалась у левой подмышки, из дырки торчат волосы.

— Ты оставила это на своем столе после английского. — Он протягивает мне листок: статью о словах, которыми Шекспир обогатил английский язык. И я уверена, что достаточно хорошо знаю все, что нужно по этой теме, а если не знаю, то найду все необходимое в Сети. — Я бегал за тобой весь день. Ты меня сознательно избегала или как? — Он смеется, будто такого быть не может. — Я увидел, как ты уходишь. Нам это нужно для сегодняшней домашней работы. — Он потирает руки о бедра и улыбается. На подбородке у него маленькая ямочка.

Кери права: он милый, по-своему, тело мускулистое, на щеках и подбородке пушок, глаза синие-синие и сверкают, когда он правильно отвечает на уроке, на носу веснушки, рот сильно изгибается при улыбке, а смеется он глупо. И злость, которую я испытываю, иррациональна; ее причина, вероятно, в том, что я очень нервничаю. А если по правде — я в ужасе с того самого момента, как увидела дохлую кошку на своем крыльце.

Джереми все говорит, следуя за мной по улице. Я могу слушать только вполуха: «И потом, будет очень здорово. Если мы как-нибудь сможем вместе готовиться к ШОТу. Моя мама постоянно спрашивает: „Джереми, что ты сейчас учишь? Джереми, что ты сейчас учишь?“ Бла-бла-бла и все такое. Словно ей не хочется заниматься домашними делами и нравится доставать меня, — он смеется, пронзительно, как девчонка. — Родители, чел. Так?»

Я киваю. Шесть раз. Киваю киваю киваю киваю киваю киваю.

— Вот я и сказал ей, что в классе есть девочка, — он нацеливает палец мне в грудь, — это я про тебя, которая суперумная, и я собираюсь, если потребуется, на коленях умолять ее заниматься со мной. Только так и удается заставить ее замолчать. Поэтому, — он озорно улыбается, — теперь тебе придется заниматься вместе со мной, а не то моя мамаша выпрыгнет из штанов.

— Джереми… я… — Мне нужно, чтобы он от меня отстал, но я вижу: он не отстанет, пока я не сдамся. Я останавливаюсь на углу и выстреливаю мой ответ ему в подбородок. — Отлично! Давай заниматься вместе. Завтра в библиотеке после уроков, идет?

Он улыбается. Он сияет.

— Потрясающе, Ло! Я знал, что ты согласишься. Ты спасаешь моих родителей от лишних волнений.

— Да ладно, — киваю я. — Нет проблем.

— Тогда увидимся завтра. — Он пятится от меня, чуть не падает. — Еду я принесу!

Я прощаюсь с ним быстрым взмахом руки и поворачиваю за угол, иду к остановке 96-го автобуса, который доставит меня на границу двух миров, туда, где встречаются Гдетотам и остальной Кливленд.

Дело в том, что мне нужен Флинт. Я бы с удовольствием обошлась без него, но я не знаю, кому еще задать мои вопросы. Никто не знает Гдетотам лучше его, и ему придется помочь мне, хочет он того или нет.

Из автобуса я выхожу за несколько кварталов от ржавой купальни для птиц, которая, по словам Флинта, теперь служит общественным почтовым ящиком. Я то сжимаю статуэтку-бабочку, которая лежит в моем кармане, то разжимаю пальцы. Моя кисть похожа на сердце, транспортирующее кровь по всему телу. Я не могу остановиться.

Направляясь к купальне, я обдумываю содержимое записки: «Флинт, пожалуйста, встреться со мной вечером. Здесь. Я тебя дождусь. — Нет. Слишком умоляюще. — Флинт, встреться со мной вечером. Здесь. Нужна твоя помощь».

Я смотрю под ноги, вслух считаю трещины на тротуаре. Добираюсь до двадцати семи — три девятки, очень хорошо, — прежде чем поднимаю голову и вижу то, что увидеть не ожидала, но в глубине души отчаянно надеялась, что увижу: пару пушистых медвежьих ушек, склоненных над краем купальни. Их обладатель что-то торопливо пишет на листке бумаги.

— Флинт! — буквально вырывается из меня, мне хочется подбежать к нему, и обнять, и уткнуться лицом в его грудь. Вместо этого я хватаюсь за нижнюю кромку моего свитера, и тяну, тяну, тяну, натягиваю на бедра, хочу прекратить, но не могу заставить пальцы подчиниться.

Он вскидывает голову и видит меня, ямочки на щеках углубляются.

— Ло! — Он бежит ко мне, складывая на ходу листок, и протягивает мне его с низким поклоном. — Как раз собирался оставить его для тебя.

Я разворачиваю листок и читаю, а он стоит рядом и наблюдает.

Дражайшая Пенелопа!

Я гигантский ублюдок. Я не хочу сказать, что я человек невероятных габаритов, который при этом и ублюдок, нет; на самом деле я человек нормальных габаритов, который, так уж вышло, иногда показывает себя экстрабольшим ублюдком. Когда ты на следующее Рождество купишь мне уродливый выходной свитер, тебе не потребуется брать очень большой размер, но его должно украшать изображение какой-нибудь особо отвратительной личности, чтобы весь мир сразу понял степень моей ублюдочности. Что я на самом деле хочу сказать… я подумал об этом и готов помочь тебе в твоем квесте, чтобы к грядущему Рождеству ты могла подарить мне просто уродливый выходной свитер, ничем не отличающийся от любого другого уродливого выходного свитера, и я смогу надеть его в следующий раз, когда мы побьем и бога, и дьявола в баночном боулинге.

Твой Флинт

Два последних слова заливают меня теплом. Я складываю записку и кладу в карман, глядя на треугольники, которые образуют ветви деревьев. Задаюсь вопросом, что заставило его изменить свое отношение, но не могу позволить себе размышлять об этом. Он мне нужен. И он готов помочь.

— Извини, Ло, за прежнее. — Его большие глаза смотрят в мои. — Я подстроюсь под тебя. Никакие мусорные баки этого мира теперь не помешают мне быть рядом с тобой. Я полностью к твоим услугам, лады? Так что теперь, частный детектив Пенелопа?

Я крепко сжимаю статуэтку-бабочку, чувствуя, как Сапфир пульсирует в моей ладони.

— Теперь, — отвечаю я, а нервы вибрируют в груди, как натянутые струны, — нам нужно выяснить, что произошло в тот вечер, когда ее убили. Нам нужно найти новые ниточки.

— И как ты собираешься это сделать?

Я шумно сглатываю слюну и заставляю себя озвучить идею, которая не дает мне покоя весь день.

— Мы пойдем к дому Сапфир, — отвечаю я уже на ходу, — и мы проникнем в него.

* * *

Флинт сует заколку-невидимку, которую достал из кармана, в ржавый замок двери странного желтого дома и легко его открывает, словно каждый день залезает в чужие дома. Распахивает дверь и ждет, пока я первой переступлю порог.