Ловиса откинулась на спинку дивана и скрестила ноги, явно готовая к новым вопросам. Анника внимательно посмотрела на эту молодую женщину. Она была такая же худая блондинка, как и другие, с кольцом, в котором сверкал крупный бриллиант, на безымянном пальце левой руки и, судя по всему, с настоящим «ролексом» на запястье.

– Вы общаетесь сейчас?

– Очень редко.

– Где, по-твоему, она может быть?

Ловиса теребила пальцами мочку уха, что выдавало волнение.

– Понятия не имею. Что мы, собственно, знаем о других?

Сабина заерзала на своем месте, возможно, ей не нравилась сама мысль, что она не в курсе событий жизни соседей.

Анника зашла с другой стороны.

– Кому-нибудь из вас известно, как она познакомилась со своим мужем Ингемаром?

– У них ведь ужасно большая разница в возрасте, – вставила Сабина. – Он вроде бы на двадцать лет ее старше.

– На восемнадцать, – уточнила Тереза и впилась зубами в булочку.

– Нора была молодой, когда они поженились, не так ли? – спросила Анника. – Еще совсем юной?

Никто ничего не сказал, но Анника знала ответ. Нора и Ингемар поженились в тот год, когда Норе исполнилось девятнадцать, 25 мая, как раз в период избирательной кампании Ингемара в риксдаг.

– Значит, дети семейства Лерберг не ходят в детский сад, – констатировала она, меняя тему. – Нора где-то работает?

– Нет, – ответила Сабина, – ведь ее муж политик, христианский демократ. По его мнению, жена должна быть прикована к плите, рожать детей и заботиться о доме и муже.

Терезу явно задели ее слова.

– Человек может сам решить, находиться ему дома с детьми или нет, – сказала она.

Сабина потянулась.

– Само собой, – кивнула она. – Я определенно за свободу выбора внутри семьи, но, на мой взгляд, странно, когда современные люди отказываются от возможности развиваться.

У Терезы выступил на щеках румянец.

– Все хотели бы, пожалуй, иметь двух филиппинок, живущих в подвале, которые прибирают и стирают.

Сейчас пришла очередь Сабины возмутиться:

– Тебе не нравится, как я живу?

Анника почувствовала, что пришло время заканчивать интервью.

– Вальтер, – сказала она, – ты не мог бы взять крупным планом каждую из нас, чтобы был материал для монтажа?

Женщины сидели на диванах еще минуту, пока Вальтер снимал их.

Потом Анника встала:

– Не буду отнимать у вас время. Огромное спасибо за возможность увидеться.

Вальтер выключил камеру. Сабина встала с дивана.

– Жаль, что ты не смогла встретиться с нашими семьями, – сказала она, – но, пожалуй, нам еще представится такой случай.

Анника почувствовала, что ее улыбка становится все более натянутой. Она быстро убрала в сумку ручку и блокнот, упаковала видеокамеру и штатив, а потом обменялась рукопожатием со всеми, и они с Вальтером ушли, оставив женщин стоять с внутренней стороны двери на холодном каменном полу в домашней обуви. И на пути к машине Анника спиной чувствовала их взгляды.

– Боже мой, – сказал Вальтер, когда они ехали обратно по Силвервеген. – И что мы сделаем из этого?

– Есть несколько приличных цитат, которые можно смонтировать.

– Ты имеешь в виду клише? «Как такое могло случиться?»

Анника слабо улыбнулась ему:

– Ты быстро учишься.

Она выловила блокнот из сумки и протянула Вальтеру:

– Офис «Моберг и Моберг» находится у нас на пути. Можешь забить его адрес в навигатор?

Вальтер с большой энергией взялся за дело, но даже энтузиазм не помог ему справиться со сложным редакционным прибором. В конечном счете Аннике пришлось припарковаться на автобусной остановке и выяснить дорогу, забив адрес в карту на своем мобильном телефоне.

Потом она набрала номер коммутатора, получила сообщение, что офис открыт до 17.00, и снова выехала на автостраду.

– Зачем нам надо заезжать туда? – поинтересовался Вальтер. – Чтобы взглянуть на старую бухгалтерию Ингемара Лерберга?

– Не только, – ответила Анника. – Я хочу знать, действительно ли Ингемар мошенничал с налогами.

Дождь прекратился, но брызги из-под колес двигавшихся впереди автомобилей периодически обрушивались на их ветровое стекло. Анника включила дворники. Жидкость для омывания стекол, как оказалось, закончилась, и от дворников было мало пользы, они лишь размазывали коричневую грязь по стеклу. Она сбросила скорость.

– И старую бухгалтерию тоже нельзя недооценивать. Последнее банкротство Лерберга случилось почти в тот же год, когда он получил место в риксдаге. Если он вел дела с саудовскими нефтяными шейхами, одновременно внося предложение о торговом эмбарго в отношении Саудовской Аравии, это же довольно интересно, не так ли?

Вальтер смотрел наружу через боковое стекло.

– Он же все равно должен прокомментировать подобное, прежде чем мы напишем, – сказал он.

– Естественно, – согласилась Анника.

– Если, конечно, выживет, – сказал Вальтер.

Анника вздохнула.

По краю дороги росли молодые деревца, тоненькие березки и вербы, по-видимому посаженные несколько недель назад. За ними мелькали торговые склады, авторемонтные мастерские, питомники с саженцами, линии электропередач. Они миновали Фисксетру, бесконечные ряды бетонных домов, нагромождавшихся друг на друга, виадук с рекламой художника, который устраивал выставку в галерее Сальтшёбадена. Вальтер долго молча таращился в окно, прежде чем снова повернулся к Аннике.

– А разве не требуется известить близких до того, как обнародуется имя жертвы преступления? – спросил практикант. – Его жена ведь еще не в курсе, никто не знает, где она находится…

Анника бросила взгляд в зеркало заднего вида и перестроилась в правый ряд.

– Ситуации бывают разные, – сказала она. – И нет готового решения на все случаи жизни, о чем остается только сожалеть. В противном случае было бы гораздо легче.

– Но в данном случае ведь все как на ладони, – возразил Вальтер. – Жена ничего не знает, но мы все равно публикуем имя и фотографию жертвы. Это же противоречит правилам журналистской этики?

Их обогнал грузовик, обрушив стену воды им на ветровое стекло, она смыла прежнюю грязь.

– Местные газеты в Наке выложили сообщение о случившемся вместе с именем и фотографией пострадавшего на своих сайтах одновременно с тем, как Лерберга увезли на «скорой», – напомнила Анника. – Его соседи и сотрудники тоже успели высказаться. То есть практически все вокруг него уже знали о произошедшем, когда наша публикация увидела свет. Было бы странно, если бы мы замолчали его имя в такой ситуации, словно напуская туману.