Но куда же, черт побери, подевался фильм?

Он поискал среди классики «Открытого архива Телевидения Швеции», но там явно не нашлось для него места. В архиве на его прежней работе фильм, конечно, имелся, но сегодня там уже никого не застать, а если бы он захотел купить копию, на это, вероятно, ушло бы несколько недель и немало денег. Но, прежде всего, на телевидении обратили бы внимание на это дело и поняли, что тема внезапно снова стала актуальной.

«Нельзя будить спящего медведя», – подумал Шюман. Хотя стоило задаться вопросом, насколько крепко зверь спал в настоящий момент. Последний опус на «Свете истины» набрал уже пятьсот девяносто комментариев. Все, за десятком исключений, ненавидели его. Он прочитал все написанное о нем.

Как он понял, внезапно подробности жизни Виолы Сёдерланд стали известны всем и каждому. Пятьсот восемьдесят комментаторов знали с вероятностью в сто пятьдесят процентов, что он откровенно солгал в своем творении, и старая миллиардерша была с гарантией мертва, и уже в течение двадцати лет. Минимум. Вопрос состоял в том, а не успела ли она покинуть мир живых еще в те последние годы, когда топила собственную компанию. Ее фирма недвижимости «Шпиль Золотой башни» появилась на волне нового, нерегулируемого капитализма в конце веселых 80-х, когда банкам отменили верхнюю планку кредитов, и для людей с менталитетом хапуги наступили счастливые времена. Виола Сёдерланд занимала деньги и покупала недвижимость, которую потом закладывала, а на вырученные таким образом средства покупала недвижимость снова и закладывала ее опять, при горячей поддержке, помимо прочих, своих компаньонов Линетт Петтерссон и Свена-Улофа Виттерфельда. И так она продолжала до тех пор, пока мыльный пузырь в один прекрасный день не лопнул, и «Шпиль Золотой башни» не рассыпался, как карточный домик.

Его записи, однако, не пропали – сохранился блокнот, куда он заносил все факты относительно исчезновения Виолы Сёдерланд. Она пропала со своей виллы в Юрсхольме в ночь на 23 сентября почти двадцать лет назад. Ее сумочка, паспорт и бумажник остались в доме, дверь была не заперта, а на полу в прихожей лежала разбитая цветочная ваза. В остальном же внутри царил полный порядок.

Куда он мог засунуть видеокассету?

Шюман хорошо помнил, что, когда записывал программу, вся редакция собралась на работе, но он смотрел ее и дома с женой, и еще записал выступления ведущей до и после фильма. Его показали 13 апреля. А о номинировании Шюмана на Большой журналистский приз стало известно 8 ноября того же года. Собственная победа не стала для него сюрпризом. Все видевшие программу не сомневались, что Виола Сёдерланд жива. Конечно, у него не было интервью с ней, и он не смог продемонстрировать ее фотографии на фоне газеты, дата на которой подтверждала бы его версию, но все другие факты он, по большому счету, представил. Как она заранее спланировала свое бегство, как зимней ночью пересекла погруженную в темноту Швецию и покинула страну через пограничный переход в Хапаранде.

Он даже сумел рассказать, где она остановилась, чтобы заправить машину, а именно на станции Мобильмак в Хокансё у автострады Е4 в сорока километрах к югу от Лулео. И пусть у него отсутствовали подтверждавшие это материалы, он сделал логичный вывод, что Виола Сёдерланд направила свои стопы в тогда только заново образовавшуюся Россию. Она ведь вряд ли остановилась в Финляндии после того, как ее автомобиль миновал таможню в Торнео, и, скорее всего, достигла границы с Россией еще до того, как ее успели хватиться дома в Швеции. Где она в конечном итоге осела, однако, было угадать труднее. У Черного моря или в какой-нибудь курортной зоне на Каспийском побережье, если искала тепло. В Москве или Санкт-Петербурге, если хотела наслаждаться культурой и жизнью в большом городе. Он посетил все эти четыре места и снял кучу материала, чтобы зрители поняли, на какое существование Виола могла рассчитывать там в то время. И в той ситуации все уже настолько уверовали в перипетии ее драматического бегства, что ожидали увидеть Виолу в каждом следующем кадре.

У него получился по-настоящему хороший документальный фильм. Он всегда гордился им и считал венцом своей карьеры.

Но сейчас его представляли в Интернете как чистую ложь.

* * *

Я никогда раньше не видела его плачущим.

Потом наступила тишина. Мы прекратили существовать.

– Я здесь, все может остаться как раньше, – говорю я, но он не отвечает.

Я не подхожу, и он отворачивается, его спина угловатая и белая.

Мир стал абсолютно серым, плотным, как бетон. Нельзя дышать цементом.

И я решилась.

Кристина Лерберг жила в коричневом кирпичном доме, окруженном лесом, недалеко от моря, пусть и невидимого за деревьями. Занавески оказались задернутыми, но, поскольку госпожа Лерберг, если верить ей, не собиралась никуда уходить, это не особенно обеспокоило Нину, когда она припарковала машину перед домом и, заперев ее с помощью пульта, направилась к двери по ухоженной гравиевой дорожке, окруженной столь же хорошо выглядевшими газонами, на которых не было и намека на старые листья. С обеих сторон дорожку также окаймляли вереницы увядающих растений, в которых Нина по листьям узнала тюльпаны. Лепестки уже опали, и от цветов остались только объеденные какими-то животными стебли.

Она поднялась на крыльцо и нажала на звонок, отреагировавший на ее прикосновение громкой трелью, эхом отдавшейся внутри дома. Дверь приоткрылась, в то время как несколько голосов хором прокричали:

– Исак, нет, не открывай!..

В дверном проеме стоял маленький мальчик и смотрел на нее снизу вверх большими глазами.

– Привет, – сказала Нина. – Меня зовут Нина. Тетя дома?

Дверь резко распахнулась. Кристина Лерберг схватила малыша за руку и дернула с такой силой, что он чуть не упал назад. Его лицо скривилось от боли, и он заплакал. Она держала ребенка у себя за спиной и враждебно смотрела на нее.

– Ты тоже журналистка? У меня нет никаких комментариев.

– Нина Хофман, Государственная криминальная полиция, – сказала Нина как можно спокойнее и показала свое удостоверение.

Кристина Лерберг сомневалась несколько секунд, потом сделала шаг назад.

– Я прошу прощения, – пробормотала она. – Входи.

Они обменялись рукопожатиями. Ребенок хныкал. Нина шагнула внутрь и закрыла за собой дверь. В прихожей было очень темно. Еще двое детей виднелись вдалеке, мальчик поменьше и девочка. Она тоже заревела за компанию со старшим братом. Нина сняла обувь и повесила куртку на крючок около полочки для шляп.

– Успокойся, успокойся, – сказала Кристина Лерберг, обнимая девочку. – Мальчики, отправляйтесь играть в детскую. Шагом марш.

Старший из братьев всхлипнул несколько раз и вытер слезы.

– Можно посмотрим Бамсе? – спросил он.

– Да, да, – ответила женщина. – Ты знаешь, как включать?

Оба мальчика исчезли в одной из комнат в конце коридора. Женщина сунула пустышку в рот девочки и вошла в темную и душную гостиную. Толстые занавески не пропускали туда дневной свет.