Однажды Амелия, служанка Милдред, позвонила, что у Олдрич инфаркт. Олдрич всегда оставалась на ночь одна, Амелия появлялась по утрам. Когда Амелия пришла, она нашла Милдред на полу. Амелия послала за местным доктором. Гертруда позвонила Куку, и мы втроем поехали туда. Кук полагал, что лучший уход ей обеспечат в Американском госпитале в Нейи. За Мидред там заботливо ухаживали, но она вскоре умерла. Кук и Гертруда позаботились об устройстве похорон.

Милдред имела привычку носить на ночной пижаме Орден Почетного Легиона. Она очень гордилась, что получила его. На похоронах офицер, одетый по всей форме, увешанный многочисленными медалями, представлял Почетный Легион. Было обилие цветов, которые доставили бы Милдред удовольствие. Ее похоронили на маленьком кладбище в Юри.

Форд Мэдокс Форд появился в Париже, чтобы выпускать журнал «Трансатлантик Ревю». Он часто посещал Гертруду. Я питала к нему симпатию. Хемингуэй прозвал его «золотой морж».

Однажды мы отправились навестить его и застали у него, как у истого француза, группу молодых поэтов. Он обратился к Стайн: «Кого вы знаете из здесь присутствующих?». Она подняла палку и указала на Гарольда Лоба. «Встаньте! — сказал Форд. — Поклонитесь мисс Гертруде Стайн». Когда он подыскивал небольшой домик за городом, я посоветовала район Германт, где он действительно нашел крохотный домик с крохотным садиком и где выращивал множество цветов. Он сказал мне: «Спросишь француза, что это за цветок, последует обычный ответ: резеда». Знаменитое шато в Германте, шато прустовского героя, находилось в шаге от маленького домика.

Вся история взаимоотношений Форда Мэдокса Форда и Вайолет Хант была бы смешной, если бы не была трагичной. Мы встретились с ними в доме Элис Улльман до Первой мировой войны, когда те вернулись из Германии. Вайолет Хант полагала, что вышла замуж за Форда. Он, однако ж, был женат на женщине в северной Англии. Когда Вайолет Хант обнаружила, что он сотворил, она написала книгу [об этом] и на вечеринке у Гэрри Фелана Гибба отвела меня в сторону и прошептала: «Знаешь ли ты, какую дрянную штуку проделал со мной Форд Мэдокс Форд?». Пришлось признаться, что знала, а ее книгу я прочла с напряженным интересом. Вне сомнения, Форд был удивительным человеком, но доставил много неприятностей Вайолет Хант.

На одной из вечеринок мы познакомились с Мэри и Луисом Бромфильдом. Среди присутствующих молодых людей был и Хемингуэй. Форд беседовал с Гертрудой, когда подошел Хемингуэй, чтобы поговорить с ней. Форд отстранил его, говоря: «Отойдите, молодой человек, это ведь я разговариваю с мисс Стайн, не прерывайте меня». И затем спросил Гертруду, может ли он посвятить ей новую книгу. Гертруду это очень тронуло, а я была счастлива.

В предпоследний раз я видела Форда на улице Флерюс, куда он пришел с привлекательной рыжей девушкой и обратился ко мне: «Элис, скажи ей, что ей следует выйти за меня замуж». Я, будучи осведомленной о его нынешней женитьбе, сказала: «Послушай, Форд, я не могу». Он сказал: «О, нет, ты можешь, скажи ей сейчас». Поскольку девушка была из Балтимора, из-за Гертруды все дело осложнялось. Я ничего девушке не сказала, и Форд оставил свою просьбу. Затем он подошел ко мне и сказал: «Я отправлюсь в Балтимор, объясню ее родителям, чего хочу, и они позволят мне жениться на их дочери». Они, разумеется, не позволили.

Примерно в это время леди Ротермер пригласила Гертруду и меня на прием, который она устраивала в честь Т. С. Элиота. Гертруда не горела желание идти, но я обещала леди Ротермер, что мы придем. Я приступила к шитью вечернего платья, поскольку все мои довоенные платья истрепались. Я заканчивала платье, когда 15 ноября во второй половине дня леди Ротермер и Элиот появились у нас на улице Флерюс. Я спешно собрала шитье и свернула в рулончик.

Томас Элиот хотел задать несколько вопросов Стайн по поводу ее стиля и она согласилась: «Давайте». «Скажите мне, мисс Стайн, кто дал вам право использовать раздельный инфинитив?». «Генри Джеймс», — ответила Гертруда.

Элиот в то время был редактором журнала «Критерион», с финансовой поддержкой леди Ротермер: «Нам бы очень хотелось получить от вас статью» «Да?» — переспросила Гертруда. «Да, — сказал Элиот, — но это должна быть ваша самая последняя работа». «Хорошо», — согласилась Гертруда. И они ушли.

В тот вечер Гертруда написала портретную зарисовку о Т. С. Элиоте, которую озаглавила «Пятнадцатое ноября»[55], чтобы не возникало сомнений, что это ее последняя работа. Статья не появилась в следующем номере «Критериона», не появилась и в последующих, после чего Гертруда начала всем рассказывать: «Он побаивается ее публиковать». Дошло ли ее высказывание до ушей Элиота, мы не знали, но она, не колеблясь, говорила, что он скор просить статью, но не так скор ее публиковать.

Саму леди Ротермер мы встретили на вечеринке в честь Мюриель Дрейпер, на которую мы пошли, поскольку Мюриель нам нравилась. Там же нас представили Натали Барни и мисс Ромейн Брукс. С этими женщинами мы вновь увиделись на представлении «Русского балета», и мисс Барни пригласила нас прийти на один из ее пятничных обедов. Это стало началом длительной и теплой дружбы. Ромейн Брукс была портретным живописцем, нарисовала несколько портретов д’Аннунцио, один из которых приобрело французское правительство и выставило в Люксембургской Галерее. В то время у нее была квартира в Париже на Куэй де Конти, обставленная в стиле того времени — много черного цвета, черный пол, черные чехлы на мебели. Это было несколько мрачно, но весьма стильно.

У Натали Барни в гостиной стоял очень большой стол с множеством комфортабельных кресел, за которым и подавали чай. Комната выходила в тенистый сад с множеством деревьев, но не цветов. По другую сторону павильона был небольшой тротуар, ведущий в Храм Дружбы[56].

За чаем всегда собиралось большое число разнообразных гостей — ученые, писатели, и несколько художников. Мари Лорансен была тут частой гостьей. Сестра Натали Барни, которую мы встречали в Ниме, очень тепло говорила на вечере, устроенном в честь Гертруды Стайн.

Когда мы переехали на улицу Кристин, мисс Барни подписывалась «Ваш друг и ближайший сосед», потому что улица Жакоб располагалась не далее, чем в четырех блоках от улицы Кристин.

Натали Барни познакомила нас с графиней де Клермон-Тоннерр. Графиня и Гертруда стали близкими друзьями. Их дружба продолжалась до самой смерти Гертруды.

Скотта Фитцджеральда привел к нам одним вечером в 1925 году Хемингуэй, как раз после публикации «Великий Гетсби». Хемингуэй привел Фитцджеральда и Зельду. Фитцджеральд принес экземпляр своей книги. Скотт, который не чурался иногда немного уколоть Хэма, однажды сказал мне: «Мисс Токлас, я убежден, вам будет интересно услышать, как Хэм достигает момента наивысшего успеха». Хэм как-то неуверенно спросил: «Что у тебя на уме, Скотти?». Тот сказал: «Скажи сам». Хэм сказал: «Ну что ж, вот как это происходит. Когда у меня появляется идея, я уменьшаю огонь, как на спиртовке, на самый минимум. Тогда она взрывается, так и моя идея». При этих словах Фитцджеральд повернулся спиной, а я сказала: «Отступление при Капоретто сделано прекрасно». Я больше ничего не сказала о книге, и Хэм был удовлетворен[57].